Глава 1
때로는 자신을 찾기 위해 모든 규칙을 어겨야 한다.
특히 사랑이 말이 되는 경우에는
(Иногда, чтобы найти себя, нужно нарушить все правила.
Особенно если речь идёт о любви.)
(с) Пак Минхо
Аня
Первые сутки моей «осуществившейся мечты» раскололи душу на острые осколки. Дверь общежития захлопнулась за спиной с таким глухим ударом, будто захлопнула крышку гроба над всем, во что я верила. Прислонилась к шершавой стене, вжала ладони в холодящее дерево – тело дрожало мелкой дрожью осинового листа. Закрыла глаза, пытаясь вдохнуть, но воздух в ноздри впивался едкой смесью хлорки, чужого пота и тоски. Этот запах стал моим первым приветствием от Сеула – ослепительного, оглушительного, безжалостного.
Всего три дня назад я, задыхаясь от восторга, шептала сквозь иллюминатор: «Южная Корея!». Теперь же этот шепот тонул в рокоте подземки, растворялся в рёве миллионов моторов.
Мечта? Скорее, я провалилась в зеркало – в изнанку собственных фантазий, где всё знакомое стало чужим, а желанное – враждебным.
Плелась по коридору, цепляясь за стены, будто пьяная. Номер 407 маячил впереди как мираж. Ноги будто проваливались в ватную пучину, голова раскалывалась от гула корейской речи: стремительной, виртуозной какофонии, что обрушилась на меня в аудитории.
А я сидела там, сжимая ручку до побелевших костяшек, в тетради вместо конспектов – лишь иероглифы отчаяния: спирали, кляксы, десятки вопросительных знаков.
«Международное право»… Право на что? На унижение?
Преподаватель щёлкал терминами, как опытный жонглёр алмазами, а я ловила лишь блики – обрывки звуков, бессмысленные слоги.
«Чосонъильбо?» – пролетело над головой.
Вздрогнула, как школьница, пойманная на списывании. А дальше – водопад непонятных слов, каждое хуже другого: «пёнхосан», «кёльчжун»…
Я съёжилась за партой, чувствуя, как краснеют уши. Ощущала себя не студенткой, а как цирковой медведь на учёном совете, косолапо танцующий среди вальяжных пантер.
Все вокруг были какими-то другими, не такими, какими я представляла себе. Однокурсники и вовсе не восприняли меня всерьез. Такие стильные, уверенные, болтающие без умолку на своем красивом, непостижимом языке. Хотя, если сказать по-правде, то корейский я знала неплохо, просто куда-то улетучилась моя уверенность в любом произношении. И каждое мое слово казалось авадой-кедаврой, а не связанной речью.
Когда я шла по студенческому коридору, то видела, как студенты сбивались в свои маленькие группки: кто смеялся над шуткой, кто делился конспектами, кто просто обсуждал, куда пойти вечером в Хондэ. В горле стоял ком – не стыда даже, а чего-то горше: осознания, что мечта, ради которой я рвала жилы, оказалась миражом.
Я была призраком, неловко пробирающимся между рядами, боящимся открыть рот, чтобы не ляпнуть что-нибудь не то или не с тем акцентом. Моя робкая попытка улыбнуться девушке рядом наткнулась на вежливый, но совершенно отстраненный кивок.
И все.
Все вокруг было для меня невидимой, но непреодолимой стеной из языка, культуры и их давно сложившихся связей.
И сам город… Сеул.
Огромный, яркий, невероятно красивый и… безумно чужой. Он не просто оглушал – он давил. Давил своей скоростью: люди на эскалаторах метро шли в два раза быстрее, чем в моем родном Питере, машины мчались, не замедляясь, даже на перекрестках. Сеул сразу же начал давить своим масштабом: бесконечные ряды высоток, уходящие за горизонт, гигантские неоновые вывески, кричащие на не родном языке. Он давил своей плотностью: толпы, толпы везде! На улицах, в магазинах, в кафетерии университета.
Казалось, негде вдохнуть полной грудью.
Я шла сегодня после пар, пытаясь найти тот самый «дух Кореи», о котором мечтала, глядя на красивые картинки в интернете. Вместо него меня обдало запахом жареных ттеокбокки (осьминожек), выхлопных газов и какой-то острой приправы. А красивый старинный храм вдалеке был зажат между стеклянными небоскребами, как музейный экспонат под колпаком.
И я поняла: я здесь чужак.
Совершенный, абсолютный чужак.
Мечта, ради которой я так старалась, сдала экзамены, копила деньги, пробивалась через визовые барьеры, рассыпалась в прах за один день. Остались только осколки: тоска, паника и жгучее чувство разочарования… в первую очередь, в себе самой.
Неужели я так наивна? Неужели думала, что все будет легко и сказочно?
Я с трудом нашла ключ в переполненной сумке (которая вечно раскрывается и все вываливается), открыла дверь в комнату 407 и буквально ввалилась внутрь.
Комната была небольшой, но аккуратной: две кровати, два стола, шкаф. Мое барахло еще лежало в чемоданах и коробках, создавая ощущение временности и неопределенности.
Я бросила сумку на пол, плюхнулась на свою кровать лицом в подушку. Ткань впитала первую предательскую слезинку.
«Зачем? – стучало в висках. – Зачем я здесь? Я ничего не понимаю! Я ни с кем не могу поговорить! Я не справлюсь!».
Паника, холодная и липкая, подползала к горлу. Я представила родительские лица, их гордость за меня.
«Наша Аня в Корее! Учится!».
Они так верили в меня. А я… я сижу здесь, придавленная собственным бессилием, и хочу только одного – свернуться калачиком и исчезнуть. Или оказаться дома, на своей кухне, с чашкой маминого чая и привычным питерским дождем за окном.
Тоска по дому накрыла волной, острой и неожиданной.
Вдруг дверь распахнулась с такой энергией, что я вздрогнула и приподняла голову. На пороге стояла девушка.
Это была моя соседка. В анкете, которую я получила буквально вчера вечером, значилось: Хикари Танака.
Японка.
Ее черные волосы были собраны в два высоких, небрежных хвостика, перехваченных ярко-розовыми резинками. Огромные круглые очки в тонкой розовой оправе сидели на носу. На ней были мешковатые джинсы с заплатками, ярко-желтая футболка с каким-то мультяшным монстром и розовые кроссовки. В одной руке она держала увесистый учебник, в другой – пакет с какими-то загадочными хрустящими штуками.
– Охаё… А! – Она увидела меня, и ее лицо, круглое и очень выразительное, расплылось в широкой улыбке, открывающей чуть неровные, но очень милые зубы. – Привет! Ты уже вернулась! – прозвучало на чистом, почти без акцента, русском языке.
Мой мозг, заторможенный стрессом, с трудом обработал эту информацию.
Японка.
Говорит по-русски.
Я уставилась на нее, как сова на фонарь, совершенно не в силах выдавить ни звука. Видимо, мое лицо было красноречивее любых слов. Улыбка Хикари слегка потускнела, сменившись на выражение живого интереса и легкой тревоги.
– Ой, – она влетела в комнату, небрежно швырнула учебник на стол и бросила пакет на кровать, тут же направляясь ко мне. – Что стряслось? Ты выглядишь… – она на мгновение задумалась, подбирая слова, – как пельмень после новогоднего застолья. Вроде горячий ещё, а настроение – хуже некуда.
Её неожиданное сравнение, произнесённое на моём родном языке, словно прорвало плотину внутри. Ком в горле растаял, но губы предательски задрожали. Я опустилась на кровать, обхватив колени руками, и прошептала, ненавидя себя за эту слабость:
– Всё… всё так плохо. – Мой голос дрожал, срываясь на каждом слове. – Я ничего не понимаю. На лекциях – ни слова. Люди… они все вместе, а я одна. Этот город… такой огромный, такой шумный… Я… – Голос окончательно подвёл меня. – Я думала, будет по-другому. Мечтала об этом столько лет… а теперь чувствую себя полной дурой и чужой.
Слезы хлынули потоком – горячие, жгучие, предательские. Я поспешно вытерла их кулаком, сгорая от стыда. Плакать при первой же встрече с соседкой? Какой позор…
Но Хикари не рассмеялась, даже не скривила губы. Она тихонько присела передо мной на корточки, и её большие глаза за стёклами очков смотрели с искренним сочувствием.
– Ох, Аня-сан… – произнесла она мягко, и в её голосе зазвучали тёплые нотки поддержки . – Не плачь, пожалуйста. Я всё понимаю.
– Как ты… как ты говоришь по-русски? – спросила я, пытаясь перевести дыхание и отвлечься от своих жалких мыслей.
Хикари улыбнулась – уже спокойнее, увереннее.
– Моя мама из Владивостока, русская. А папа – японец. Так что я – хафу. Половина здесь, половина там. – Она взмахнула рукой, словно рисуя в воздухе два мира. – Дома мы всегда говорили на русском и японском. А теперь вот корейский учу. Тоже непросто, поверь! – Она подмигнула. – В первый месяц я здесь три раза терялась, плакала в туалете после каждого занятия по истории Кореи и съела что-то настолько острое, что думала, язык отвалится. Всё нормально! Это адаптация. Кризис первого дня. У всех так.
Её слова, её искренность, её готовность поделиться собственным опытом – всё это вдруг согрело меня, как тёплое одеяло в морозную ночь. Впервые за день я почувствовала, что не одна
– Правда? – выдохнула я, чувствуя, как паника понемногу отступает, сменяясь усталостью и слабой надеждой.
– Абсолютная правда! – Хикари вскочила на ноги, ее энергия снова била ключом. – Сеул – он как… как дикий пони! Красивый, быстрый, но может сбросить, если не знать, как к нему подступиться. Надо найти свой подход. Свою уздечку, понимаешь?
Она подошла к своему пакету и вытащила оттуда две упаковки хрустящих рисовых шариков, покрытых чем-то сладко-соленым.
– Вот! – Она протянула одну упаковку мне. – Это нонгим чачхэ. Моя первая помощь при стрессе. Попробуй, это как съесть шоколадку, когда тебе грустно.
Я неуверенно взяла упаковку. Шарики выглядели безобидно и достаточно аппетитно.
– Спасибо, – прошептала я. – Хикари, да? Я Аня.
– Знаю! – она весело кивнула, уже открывая свою пачку и запихивая в рот горсть шариков. – Видела твою анкету с утра. Очень приятно познакомиться, соседка! – Она говорила с набитым ртом, что выглядело одновременно нелепо и обаятельно. – И слушай, Аня, – ее тон стал чуть серьезнее, хотя глаза все еще смеялись. – Сидеть тут и грустить – не вариант. Сеул не прощает слабаков. Надо действовать!
Она села на свою кровать напротив меня, устроившись по-турецки.
– Так… – Она потерла подбородок, явно обдумывая что-то. – Тебе нужно срочно раскрепоститься и перестать бояться. Начать говорить, пусть и с ошибками. Понять, как тут все устроено. И найти друзей! Хотя бы одного для начала.
– У тебя все так просто… – вырвалось у меня со скистом. Хикари рассмеялась.
– Да я просто тут на второй год осталась. Не сдала экзамены, поэтому знаю тут от “а” до “я”.
Соседка вновь закинула рисовые шарики в рот и громко хрустела ими, пока я пялилась на упаковку.
– Легко сказать, – вздохнула я, разглядывая странные шарики. – Я даже в столовую боюсь идти одной. Не знаю, что брать, как платить… Хотя экзамен по корейскому я сдала. Просто… боюсь ошибиться. Боюсь показаться смешной…
– Типичная студентка по обмену, – Хикари хлопнула в ладоши. – Значит, нужен план. И… – она загадочно улыбнулась, – возможно, экстренные меры. У меня есть одна идея. Безумная, зато рабочая.
Я насторожилась.
«Безумная идея» от этого вихря в розовых кроссовках звучала одновременно пугающе и заманчиво. Но в то же время меня настораживала ее раскрепощенность, как будто бы Хикари. Я не привыкла к такой откровенности с буквально чужими людьми, которых знаю буквально несколько минут. Я сглотнула тягучий ком сомнений и спросила осторожно:
– Какая?
Хикари наклонилась вперед, ее глаза за стеклами очков заблестели азартом.
– Знаю, что прозвучит это странно, но если ты хочешь быстро влиться в ритм этого города, то есть тут одно местечко… Ну, достаточно необычное местечко. Называется «Бюро Дружбы». Ты слышала о таком?
Я покачала головой. Звучало… странно.
– Куда там знаю… я тут лишь четвертый день и даже не знаю, где ближайшие банкоматы.
– О, я могу загрузить тебе на телефон карту, на ней все подробно написано, – улыбнулась Хикари, продолжая хрумкать. Я поежилась на кровати и отложила шарики. Женское любопытство взяло надо мной вверх.
– А… что это за “Бюро дружбы”? Это типо агентство знакомства?
Хикари фыркнула.
– Нет, хотя парни и девушки там симпатичные работают. Слушай сюда. – Ее голос стал конспиративным. – Это сервис для таких как ты и как я когда-то. Для тех, кому сложно вписаться, кто стесняется, кто потерялся в чужой культуре. Там можно… как бы это сказать… нанять себе друга. На время.
Я уставилась на нее, не веря своим ушам.
– Нанять друга? – переспросила я, чувствуя, как брезгливость смешивается с нездоровым любопытством. – Это как? За деньги? И что, этот «друг» будет со мной общаться из-под палки?
– Не из-под палки! – запротестовала Хикари. – Это очень серьезная работа. В Азии такие бюро очень сильно ценятся, потому что много людей стесняются общения, а студенты, приезжающие из других стран, не могут быстро адаптироваться в той или иной степени к новой культуре, – Хикари сделала многозначительную паузу, а после продолжила. – Они специально обучены: помогают людям адаптироваться, раскрепоститься, практиковать язык в неформальной обстановке. Показывают город, водят в кафе, на выставки, объясняют местные фишки. Как гид-психолог-друг в одном флаконе. И знаешь что? В Корее это очень популярно! Не только для иностранцев. Многие корейцы, особенно интроверты или переехавшие из провинции, тоже пользуются. Для нас это – в плане вещей.
Я молчала, переваривая информацию. Платить за дружбу? Это казалось диким, почти унизительным. Как будто я настолько непривлекательна или неспособна, что мне приходится покупать человеческое общение.
– Я… не знаю, – пробормотала я, отодвигая упаковку с шариками еще дальше на кровати. – Звучит как-то… странно очень…
– Я тоже так думала, когда впервые туда обратилась, – парировала Хикари, снова хрустя своими шариками. – Но они профессионалы своего дела. Они создают комфортную среду, чтобы ты раскрылась, и чтобы ты перестала бояться. А там, глядишь, и настоящие друзья появятся, и язык подтянется. Это трамплин, Аня! И он очень хорошо помог мне в свое время!
Она встала и подошла к своему столу, начала рыться в ящике.
– Я сама так делала в первые месяца, – бросила она через плечо. – Мне достался парень, который обожал аниме. Мы ходили по местам из «Твоего имени», болтали о Хаяо Миядзаки… Это было весело! И это очень мне помогло. Я перестала бояться говорить, узнала кучу интересных мест. Потом мы просто разошлись – контракт закончился, и я уже влилась в поток.
Она нашла то, что искала – небольшую визитку – и протянула мне. На ней было написано что-то по-корейски и по-английски:
«Bureau of Friendship. Bridging Cultures, Building Confidence». (Бюро дружбы. Сближение культур, укрепление доверия)
– Подумай, – сказала Хикари мягко, но достаточно для настойчивого тона. – Не прямо сейчас, конечно. Тебе нужно отдохнуть и прийти в себя. Съешь свои шарики. – Она кивнула на упаковку лежавшую на кровати. – Но если завтра тебе будет так же паршиво… Думаю, ты позвонишь туда же первым делом!
Я взяла визитку и поднесла ближе.
Бумага была гладкой, прохладной.
«Bureau of Friendship». Бюро Дружбы. Звучало как название из какой-то странной сказки или антиутопии.
Хикари снова улыбнулась, уже своей обычной, солнечной улыбкой.
– Ладно, я побежала! У меня сегодня клуб каллиграфии. Попробую не измазать тушью всю себя. Удачи, соседка! И не кисни! Встретимся вечером!
Она схватила рюкзак, бросила в него пакет с недоеденными шариками и выпорхнула из комнаты с таким же шумом, с каким появилась, оставив меня наедине с тишиной, горечью первого дня, хрустящими шариками непонятного вкуса и маленькой визиткой, которая вдруг показалась невероятно тяжелой.
Я снова посмотрела на визитку.
«Bridging Cultures, Building Confidence».
Преодоление культурных барьеров. Укрепление уверенности.
Звучало так просто. Так заманчиво. И так… недостижимо.
Я сунула визитку в карман джинсов. Дружба по контракту? Ну уж нет. Это точно не для меня. Я приехала за настоящими друзьями. И я как-нибудь сама…
Наверное.
Я отломила кусочек рисового шарика и сунула в рот. Он оказался одновременно сладким, соленым и очень-очень острым. Почти как мой первый день в Сеуле.
Я закашлялась, и слезы снова выступили на глазах.
Но на этот раз – только от остроты. И славу богу.