Невинность. Наизнанку

На самом деле, это было совершенно не важно, ведь Лея не собиралась задерживаться в этой искусственной клинике. Но пока она изучает законы этого места, будет, возможно, не лишним подыграть его представлению.

– В младшей школе я была довольно неплоха в папье-маше, мне даже медальку дали.

Её взгляд затерялся в свёртке оранжевого кружева на руках медсестры под планшеткой. Та проследила внимание пациентки и сразу оговорилась:

– После обработки ты обязательно получишь свою пижаму назад. Ты знаешь, что у некоторых пациентов может быть аллергия на кошачью шерсть, следы пыльцы или пыли.

Тонюсенькой рукой, туго перетянутой ремешком от часов, сестра пригладила распакованную пижаму. Лея заметила вдруг, что они с сестрой Нирии одного роста.

– Итак, папье-маше. – Уже собиралась стянутая розовым ремешком рука внести информацию в бланк, как вдруг Лея передумала.

– Я вообще-то пианистка. Мне надо тренироваться.

– Значит, пианино! Профессор Элгертоон сейчас в отпуске, но со следующей недели ты начнёшь посещать терапию по средам, как и все!

С тем сестра Нирии дёрнула сырым хвостом перед Леей и вдавила ключ-карту в панель возле двери. Прозвучал гудок, и она скрылась.

Лея коротко глянула на игральный стол, где близняшки дёргали за волосы Берна, переплетая его колтуны. Сразу же она направилась в противоположную сторону. Часть комнаты, отведённая под столовую, так же имела два окна, каждое было закрыто решёткой. Подойдя к мини-кухне ближе, Лея увидела медкарту, оставленную сестрой Нирии, видимо, когда та отвлеклась на пациентов внутри сестринской. «Бернард» – прочитала девушка полное имя парня под фото, которого едва узнала без его нелепой причёски. К тому же на снимке он выглядел лет на пять младше.

Как бы невзначай поправляя волосы, Лея коротко глянула себе за спину, а сама приблизилась ещё на шаг к карте. На первой же странице её встретил диагноз «F20.0 – Шизофрения, параноидная форма». Само по себе это не пугало. Было бы интересно увидеть, что эти изнаночные врачи поставили в её карте! Но в графе комментария Лея прочитала «Идеи величия, агрессивные тенденции, опасен для окружающих». В ту же секунду из-за её плеча вынырнула рука и захлопнула карту.

– Спросить не пробовала?

Лея отпрыгнула. Перед ней стоял Берн, совершенно такой, каким она бы себе его представила, только прочитав первый лист медкарты. С испугу она отступила ещё на шаг. Не зная, как оправдаться, она мялась с пару секунд, но затем перешла в атаку:

– Что ты наговорил сестре? Что за история с избранными?

Парень явно не планировал в самом деле вести этот разговор. Но ответил:

– Они думают, я делю людей на достойных и нет.

– А почему они так думают?

– Слушай, я, по-твоему, какой-то монстр или что? Ты сама требовала аудиенции с Богами вообще-то! К чему сейчас эти расспросы?

Лея молчала. Не желая, видимо, продолжать эту тему, Берн забрал свою карту и отнёс к сестринскому посту, где сестра Эйла тут же выхватила её у парня, будто он в чём-то провинился. Лее она так же сделала замечание, затребовав, чтобы та не крутилась возле кофейника. В обиде девушка прошлась до окна перед безразличной к этому миру девушкой, едва не споткнувшись о зелёное ведро уборщика, что мыл центр зала. Она поправила спадающие штаны и уставилась за стекло. Там возле въезда разгружали грузовик с булочками.

– Ты обронила. – Сипловатый уборщик протягивал ей нотный лист.

Лея взяла его и быстро глянула за шашечный стол, где Берн уже вновь брался за игру и как ни в чём ни бывало махнул ей рукой. Листок она спрятала. В шаге от неё уборщик размашисто вёл шваброй, залезал под кресло девушки, зашторенной в спутанные косички.

– Доброе утро, Меделин! – поздоровался он, но пациентка так и смотрела перед собой.

Снова Лее пришлось отойти в сторону, чтобы не мешаться. Берн тут же бросил шашки и пересел к ней, как только она приземлилась на диванчик. Он собирался рассказать ей очередной дрянной анекдот, но она резко оборвала его, не в силах больше сдерживаться:

– Когда ты в последний раз видел фиолетовое лицо?

– Этого ты не могла вычитать в карте.

– Может, просто расскажешь мне, чтобы я могла тогда понимать, что тебе можно верить, и перестанем уже играть в эти игры?

Ненадолго Берн запрокинул голову, как будто Лее здесь больше всех было надо, окинул её уставшим взглядом и только тогда заговорил:

– Три года назад. Когда меня только взяли. В больнице было многое по-другому. Решётки стояли только внутри отделений, с них тогда ещё не слезла сиреневая краска. Я заметил, что мне почему-то всегда попадался сиреневый поднос, не зависимо, где я встану. Зеркала в туалете тогда были настоящие, а не эти стальные листы. Они были в рамке, лица в них слегка отдавали фиолетовым.

– Так, и что это для тебя значит?

– Ничего, просто первое время мне казалось, что меня преследует этот цвет. Я терпеть не могу фиолетовый, раздражает. Тут он был повсюду. Даже чёртовы таблетки. Почему ты спросила?

Лучшим ответом Лея просто развернула листок.

– Это упало передо мной там, в актовом зале.

– Кто-то пытается настроить тебя против меня? Потрясающе!

От этой мысли Лее захотелось внимательнее оглядеться. Сестра Эйла подчёркивала цитаты в какой-то книге за сестринским постом, пациенты перекидывались фигурками, уборщик открывал и закрывал дверь, пытаясь заставить её защёлкнуться. На мини-кухне стояла забытая с обеда пачка печенья «Ам для ням». «Отправься в путешествие мечты!» – завлекала акционная наклейка в виде дерева на боку.

– Мои таблетки зелёные, – задумалась Лея вслух. – Никогда не любила светло-зелёный. Моим волосам не идёт. Кстати, это печенье никогда не делало акций. Весь вид портит. Что, по-твоему, значили те вещи? Решётки, зеркала…

– Мне казалось это подсказки, как выбраться. Однажды, мы возвращались с прогулки. Сестра Эйла заболталась с санитаром Диши, у которого ещё наколка, знаешь? Минут двадцать проговорили. В какой-то момент я увидел, что дверь в подсобку открыта. – Парень убедился, что Лея достаточно внимательно слушает, чтобы можно было перейти на шёпот. – Так вот, в ней стояла винтовка. Рукоятка была фиолетовая.

– Настоящая!?

– Да тихо ты! – засмеялся, однако, Берн сам. – Откуда я знаю? Я не трогал её. Может, на пейнтбол кто после работы собирался. Но прикол в том, что я подумал, типа – в следующий раз. Вот это был последний раз, когда я замечал какие-то «знаки».

Сиплый голос уборщика позвал сестру Нирии проверить дверь. Демонстративно он взглянул на часы, но его тактика привела к обратному эффекту – вместо того, чтобы серьёзно отнестись к жалобе, сестра лишь недовольно воскликнула:

– Я же тебе сказала, напиши ты в сервис! Я сейчас занята.

Быстро она скрылась в коридоре напротив. Мужчина же увёз тележки в противоположном направлении, и когда дверь за ним хлопнула, механизм так и не сработал.

Тут же глаза Леи сверкнули. Они приняла неприметную позу, насколько человек вообще может намеренно придать себе неприметный вид. Тихонько она толкнула соседа локтём, и только он покачал головой, отговаривая её, она тут же встала и плывущим шагом, будто катилась на коньках, подобралась к выходу.

– В твоей карте я найду неуёмную страсть к приключениям, я прав? – шикнул за её спиной Берн, когда догнал её по ту сторону заевшей двери.

Они оказались в длинном коридоре. В него выходило много комнат. Все имели однотипные таблички, вроде «женская», «мужская», «клининг». Только в самом дальнем углу одна дверь снова требовала ключ-карту, а вот та, что стояла напротив, освещала коридор небольшим стеклянным окошком, сквозь которое виднелся финишный выход – на волю.

В эту дверь с окошком и шмыгнула девушка, сразу оказавшись в жутко захламлённой коморке, куда складировали кровати, сломанные тумбы и просто старую мебель. Лея устремилась к пожарному выходу, и Берн едва успел её притормозить.

– Смотри! – указывал он на едва заметный огонёк между стеклопакетом и рамой. Тот ритмично мигал. – Если бы ты даже её и открыла, сработает сигнализация.

За выходом вела лестница с третьего этажа, за ней – задний двор, а за ним был забор. За забором – бескрайний лес, спускавшийся в город.

– Это такое испытание! – предположила девушка, – Я должна доказать, что стою желания, и тогда оно сработает!

– Да с чего ты вообще решила, что от тебя чего-то ждут?

В коридоре вдруг громко хлопнуло. Оба беглеца присели. Пока никто не увидел их через стекло, они расползлись по обе стороны от выхода – Берн за стол, а Лея за стеллаж. Через окошко им было видно уходящий силуэт пожилого мужчины, за которым вскоре хлопнула ещё одна дверь, и затем звуки снова затихли.

– Твои варианты? Мне тоже прикажешь торчать в Изнанке три года и ждать, пока меня какой-нибудь трухлячник сожрёт?

– Тухлячник, – усмехнулся лишь парень. – Знаешь, а давать монстрам имена не так плохо. Привыкаешь к ним, они не страшнее людей, если провести с ними столько же времени. В какой-то момент и в Изнанке появляется солнце.

– Чёрта с два! – Лея поднялась на ноги. – Я пришла с конкретной целью. Все эти пароли и загадки только подтверждают легенды об этом месте. Оно играет с тобой, кормит страхами, но если всё сделать правильно, то пройдёшь.

– Как правильно, ты, конечно же, уже знаешь?

– Ты мне сказал! – Не имея доступа к выходу напрямую, Лея принялась искать неочевидные инструменты для побега: в ящиках стола, на верхних полках. – Если плясать под их дудку, ничего не изменится. Значит, надо выбираться. Кстати, можно спросить?

К её вопросу парень заметно приосанился, будто уже ждал от неё вопроса и сам.

– Какого чёрта ты делал вид, что не понимаешь, о чём я? – Стоя на цыпочках перед высокой полкой, она будто решила прояснить это для себя прежде, чем объявить о том, что же она там нашла.

– Ох, я, – мялся с ответом парень, – Прости. Я просто уже не ждал, что встречу кого-то настоящего здесь. «Изнанка играет с тобой», ты сказала? Я заметил это уже давно. Просто я сначала подумал, что ты – мой будущий кошмар. Значит, нельзя тебе открываться.

Оценивающе задержав на нём взгляд, Лея всё же решила принять его руку дружбы и сняла находку с высокой полки. В её руках оказалась начатая пачка сигарет. Точнее сказать, почти законченная – в ней оставалась последняя сигарета и зажигалка прямо внутри пачки.

– А что если у меня есть ключ от пожарного выхода? – Лея провернула зажигалку между пальцев, и та сверкнула зелёным корпусом.

Даже прячась под столом кухонной половины зала Берн выглядел озорным. Этого парня хоть что-то выбивает из колеи?

Лею едва не трясло под укрытием напротив, а зажигалку она сжимала, как верующий молится на крестик. От сестёр, собирающих всех в одну кучку, их укрывали лишь установленные вверх тормашками стулья, а больные сновали туда-сюда, не давая сёстрам возможности их подсчитать.

– Проверю палаты! – бросила коллеге сестра Нирии, но сестра Эйла безразлично вышла за дверь, не дожидаясь отчёта.

Под столом сгущался страх. Стараясь унять своё тяжёлое дыхание, Лея заправила за уши волосы. Возле неё оказалась чья-то улыбка.

– Ты любишь меня? – спросил больной с сальными паклями так внезапно, что Лея едва не подпрыгнула.

– Яксли! – Берт позвал его шёпотом. – Все любят тебя, убирайся!

– Ты любишь меня? – снова полез он к Лее, выдавая её присутствие.

Она пробовала его прогнать, но он лишь начинал повторять вопрос громче. Из-под своего стола Берн подсказывал признаться в любви этому недоумку, так что Лея именно так и сделала.

– В палатах никого, можно закрывать! – вернувшись из коридора, сообщила Нирии.

Её голос заставил патлатого подростка выпрыгнуть ей навстречу и замучить уже её своим однотипным вопросом.

Лея с трудом перевела дух, и какого же было её возмущение, когда она увидела, что Берн едва не давится со смеху. Если бы не полный зал пациентов, она немедленно вытащила бы его из укрытия, чтобы сказать пару ласковых.

Пациентов дружно увели в зал кинопоказа – в том же коридоре, что и палаты, но значительно глубже, в последнюю дверь. За ней же вскоре затрещали динамики. Лея вопросительно мотнула головой, но вместо того, чтобы глянуть наружу со всей аккуратностью, Берн полностью вылез из-под стола. Ещё через пару секунд он заглянул к девушке и шепнул, что всё чисто.

Она вылезла. Вместе они решили присесть перед диванами. Почему-то так казалось спокойней. Берн открыл коробку с мозаикой и протянул руку Лее.

– Чего? – Та уставилась на него.

– Дай зажигалку. Не хочу, чтоб ты себе что-нибудь опалила.

– Мне не пять лет. – Лея недовольно схватила мозаику и чиркнула несколько раз.

Огонёк не хотел заниматься. То появлялся, то опять пропадал. Берн говорил под руку, а зажигалка нагрелась и грозила обжечь Лее палец.

– Ой, блин, держи! – Нервно избавилась она от проблемы.

Тогда Берн охотно взялся за дело. Почему-то в его руках огонь сразу занялся. Парень аккуратно подложил горящий кусочек в коробку. Оставалось только дождаться, когда сработает сигнализация, и всех выведут на улицу. Вечернее время суток играло им только на руку.

Постепенно многие кусочки в коробке занялись огнём. Берн аккуратно задвинул коробку за диван, чтобы огонь не сбился. Но не успел он поднять голову к Лее, как над дверью прозвучал гудок, и кто-то вошёл в зал активностей.

– Он два часа идёт! – хихикал голос сестры Эйлы.

Тут же что-то ухнулось об диван. Нарушители переглянулись.

Мужской голос произнёс ужасно похабную вещь, и лишь начав приглушённо смеяться, Эйла вдруг всполошилась:

– Ты чувствуешь? Дымом тянет.

От её слов Лею бросило в жар. Диван между ней и медсестрой вдруг стал таким маленьким, казалось, сама её кожа кричит, что девушка прячется здесь. Её тело буквально застыло. Даже глаза не решались дёрнуться.

– Вы, двое! – оглушила её медсестра. – Немедленно встали!

Лея готова была признаться во всём, что ей скажут, когда поднималась на ноги. Санитар Диши в один крутой рывок повернул диван боком, и ему открылась пылающая мозаика. Он тут же принялся затаптывать коробку сандалями. Эйла, увидев огонь, поспешила в сестринскую, откуда выбежала уже с оконной ручкой и принялась открывать окна одно за другим.

– Почему всегда под конец квартала! – причитала она. – Господи, ну почему всегда в мою смену?

На Берна уже надвигался в одном сгоревшем ботинке Диши. В последнюю секунду Лея успела увидеть, как на лице парня проступила улыбка, и в следующий же миг санитар схватил его за грудки.

– Диши! – Вскричала сестра Эйла в истерике. – Оставь его, у них не должно остаться синяков!

Всё это время Лея просто стояла с прижатыми руками к груди и не могла сообразить, что ей делать. Взгляд глупо метался туда-сюда.

Санитар выхватил из кармана заготовленный шприц, но и это сестра пресекла одним криком.

– Вы, двое, – снова обратилась она к нарушителям, – Никто из нас не хочет проблем. Вы сейчас же ложитесь в свои постели, и тогда никого из вас не переведут в интенсив. Мы договорились?

– Да, сестра Эйла, – безнадёжно выдохнул Берн, и Лее пришлось последовать его примеру.

Перед своей палатой она обернулась и увидела, как санитар Диши отбирает зажигалку у Берна. Саму её уже подталкивала в спину сестра.

Ремни на ней затянули как-то уж излишне туго. От обиды слёзы наворачивались на глаза. Перед уходом сестра Эйла смерила её отдельным мстительным взглядом и вышла в коридор. Оттуда до Леи доносились их перешёптывания с санитаром:

– В этом месяце уже предел по лекарствам, Диши. Я не хочу отчитываться за этот бардак. Возьми из утиля, и ничего этого просто не было.

От этого Лея задышала ещё чаще. Шаги санитара удалились, но ни один из ремней не поддавался её попыткам бежать. Она слышала собственный пульс прямо у себя в голове. Взгляд бешено метался от левой руки к правой, не находя ни у одной способов выбраться, и вдруг в дверях возник санитар.

– Нет, это незаконно! – вскричала Лея, напрочь позабыв, что в Изнанке свои законы.

Мужчина прошёл до её изголовья с особым садистическим наслаждением на лице. За его спиной Лея видела сестру Эйлу, и вновь закричала в панике:

– Вы не можете! Вы не можете!

– Поговоришь, когда проснёшься, – попрощалась с ней та.

Гигантская ладонь схватила её за плечо, и комната поплыла.

Звук вдруг стал глухим, стены приблизились, дыхание престало слушаться. Оно застряло в голове, сдавив её чугунным панцирем, который лишал движения. Сквозь острый камень в горле Лея выталкивала голос, чтобы сказать «нет». Но голос оставил её.

В следующий раз палату она покинула уже с совершенно пустой головой. Она ощущала себя так, словно бы каждую её извилину простирали в холодной воде, а затем все сложили не в том порядке. Три окна зала активностей так ярко освещали пространство, что хотелось зажмуриться.

– Не отставай! – прикрикнула на неё сестра, которую Лея видела впервые.

Высокая и толстая, со спины она напоминала мужчину, даже с крабиком для её мелированных волос.

Они шли по главной лестнице до первого этажа, где Лея успела рассмотреть холл. Холодный уличный воздух обдал её ароматом булочек, смех вахтёра звенел очень громко. Взмахом пышной руки сестра заставила слоняющегося санитара следовать с ними.

За поворотом вытягивался длинный коридор, с обеих сторон в который шли десятки дверей. За одной из них Лею встретил жующий что-то мужчина в вязаной жилетке. Он широко улыбнулся и поспешил обтереть руки о штанины.

– Лея выбрала Ваш курс, профессор Элгертоон, – отчиталась сестра и оставила их одних.

Когда дверь закрылась, Лея услышала отчётливое «в кабинете пациент, тип Б, обратно сопроводите аккуратно».

Профессор радостно поздоровался. Он попивал кофе из самодельной кружки, вероятно поделки кого-то из племянников или, может быть, дочери. «Доброе утро» – коряво написали на ней детские пальцы малиновой краской.

За ним стояло пианино. Оно имело непривычные глазу вставки в фасадной панели, выполненные будто для красоты, но ничего красивого в этой искусственной синей коже Лея не видела. Такой же тканью был обтянут и стул. Присесть на этот стул приглашал профессор.

– Не стесняйся, милая, покажи, что ты умеешь. Ничего страшного, даже если ты пришла обучаться с ноля, я всему тебя научу, красавица.

Невольно Лея скривила лицо. Почему-то она вдруг заметила, что у профессора засаленные брюки, а рубашка ему мала.

Она присела за клавиши, продолжая огладываться вокруг. На стенах висели изображения человеческих внутренностей. Схематические. Но при этом довольно подробные. По углам располагались стеклянные шкафы с медикаментами и длинными шлангами. Перед столом профессора стояла стойка для капельницы. Подвешена к ней была, кажется, клизма.

– Если ты не знаешь никаких произведений наизусть, – мельтешил не только в словах, но и в движениях профессор, помяв страницу нот раньше, чем сумел её открыть, – я оставлю вот тебе мазурку! Если тебе это о чём-то говорит.

В этот раз презрительным взглядом Лея смерила мазурку.

Она занесла руки над инструментом, и с первых нот стало ясно, что такой игре под стать концертный зал, а никак не соседство с клизмой.

Но вместо того, чтобы насладиться произведением, мужчина сразу схватил книжку светло-зелёных нот и принялся копошиться в ней, положив корешком прямо на клавиши. Лее пришлось остановиться.

– У тебя талант, милая! – восклицал профессор, роясь в тетради.

Через минуту небрежных поисков, в которых мужчина резко дёргал страницы, он вдруг призадумался:

– Ты мне напоминаешь мою прежнюю ученицу. Как её… ах да, Меделин! У неё тоже был талант. Как и у тебя. – При этих словах профессор заглянул Лее в её карие глаза. – Талант сиять женской красотой.

Пока обескураженная Лея справлялась со ступором, профессор вернул тетрадь на пюпитр и воскликнул:

– Сыграем! До-дие-е-з…

Руки Лея невольно прижимала к животу, напрягшись, будто под электротоком. Идеи прыгали как на раскалённой сковороде: окно на решётке, вахтёр перед выходом, санитар за дверью, и сомнительный профессор.

Палец этого профессора долго ждал на клавише, когда Лея присоединится. Под солнцем блеснула светло-зелёная обложка, и Лея поняла, что надо действовать. Но, даже выйдя из первого ступора и окинув беглым взглядом ноты, она не понимала своей роли. Ведь выбранное произведение целиком состояло из аккордов первой линии, все пассажи в нём являлись линейными – его не играли пианисты старше уровня средней школы.

– Присоединяйся, милая! – пригласил мужчина вновь, но Лея опять отказалась.

– Простите, но… это не мой уровень.

– Это не важно, мы начнём с лёгкого этюда! – парировал преподаватель, не теряя воодушевлённой улыбки. – Ну же! Чем раньше мы начнём, тем быстрее пролетит этот час терапии! Вот увидишь, тебе понравится заниматься здесь.

Лея вновь с недоверием огляделась по сторонам. В углу стоял пластиковый скелет с пластиковым кишечником. Только его голову обтягивала кожа, а рот тянул беззвучное «о». Ему очень подходил застывший в воздухе аккорд. Лея тяжело вздохнула, заставила себя вновь расправить плечи и занесла кисть над клавишей «до».

Как только они стали играть, профессор начал раскачиваться на стуле, будто ребёнок. Лея старалась этого не замечать, хотя, конечно, всё впечатление от единственной радости в этом больничном безумии было испорчено. Её рука передвигалась по клавишам без энтузиазма, точно так же, как двигалась по тарелке с манной кашей на завтраках.

Профессор же, напротив, с таким жаром брал аккорды, будто он репетировал выступление с композицией в сенате.

Вторая его рука нервно протиралась о ногу, как делают люди, чьи ладони потеют. Но его ладонь не была потной, и очень скоро Лея узнала это наверняка, когда он положил руку ей на плечо.

– Какого чёрта!? – Она тут же вскочила на ноги.

Отпрыгнув от стула как от огня, она хотела бы выбежать прочь из кабинета, но очень быстро профессор поднялся и преградил ей путь.

– В чём дело, милая? У тебя что, начались галлюцинации? – Он весело усмехнулся. – Уверен, ты не хочешь, чтобы я позвал тебе на помощь сестёр, верно? Последний раз, когда пациентка жаловалась на видения, ей прописали такую дозу препаратов, что она перестала узнавать себя в зеркале. Как же её звали? Ах, да… Меделин. Бедняжка. Но ты ведь не хочешь такой судьбы, верно? Уверен, тебе просто что-то померещилось. Давай, присаживайся ко мне.

Полный спокойствия он вернулся на стул перед клавишами. Своей спиной он мог чувствовать, с каким ужасом смотрела на него Лея. Но вероятнее всего, его это забавляло. Профессор позволил минуте другой пройти в тишине его кабинета. Лея не шелохнулась. Её голова напряжённо искала решение, но его просто не было.

– Придёшь сама, – поторопил её учитель, даже не обернувшись, – или тебе нужна помощь сестёр, чтобы занять твоё место?

В сознании уже звучал голос сестры Эйлы, сверкал шприц в руке санитара Диши, возникли пустые глаза девушки перед окном. Профессор снова нажал на клавишу, её звук звенел в стенах кабинета.

Затаив дыхание, Лея шагнула к стулу. С каждым движением её мышцы деревенели. Плечи сжимались, будто её выставили в мороз на улицу. Она однозначно предпочла бы такую судьбу, вот только выбора ей никто уже не предоставит.

– До-диез… – с религиозным фанатизмом тянул мужчина ровно до тех пор, пока палец девушки не коснулся клавиши. – Молоде-ец! – подбадривал он ученицу, и уже через несколько нот его рука снова легла Лее на плечо.

Но она не чувствовала руку. Она ощутила, как щупальца забирались под её кожу, раздвигали мягкие ткани, протискиваясь между мышечных волокон. Длинные нити входили ей в кости и стягивались тугими узлами внутри.

Она не слышала музыку, не видела клавиш. Звуки и свет, дыхание, пульс – всё слилось в один общий сигнал, который её мозг не мог расшифровать больше. Ей казалось, она летит в пропасть, меняя на ходу ощущение гравитации. Может быть, она вовсе висит на месте, а остальной мир падает вокруг неё. Ощущение это усиливалось, концентрировалось в животе. Потом в груди, в её голове. Оно дошло до предела, и Лея поняла, что её вот-вот вырвет.

Она вскочила из-за стола, и, кажется, именно это и стало спасением.

– Я разрешала встать? – Перед её подносом возвышалась руки в боки тучная сестра с ярко-розовой помадой.

Зрение вернулось к Лее в один момент. Тогда же столовая наполнилась звуком: пациенты шуршали пластиковыми ложками о тарелки. Одна только Лея стояла, тяжело дыша на своих двоих.

– Простите, сестра. – Пришлось сощуриться, чтобы прочитать её имя на бейдже: – Сестра Улья. Мне стало плохо.

– Чтобы не было плохо, надо есть хорошо!

Лея села обратно за стол, чтобы эта самка коршуна от неё отстала. Перед собой она обнаружила полную тарелку горохового супа. Кислый запах поднимался с паром наверх.