Глава 1
Раны были глубокими – такими, которые никогда не проявляются на теле, но причиняют боль гораздо сильнее, чем любое физическое повреждение. Она была искалечена изнутри, раздавлена горем, что нависло над ней после трагедии. Люди говорят, что время лечит все раны, даже самые глубокие, оставленные потерей. Она не верила в это. Такие раны никогда не исчезают; они просто покрываются шрамами, смягчающими боль. Так наш разум пытается защитить своё здравомыслие.
В последнее время улыбаться стало почти невыносимо. Попробуйте поднять уголки губ после сильной пощёчины, а потом заставляйте себя делать это снова и снова, каждый день, без передышки. Это кажется невозможным, куда сложнее, чем просто спрятаться от жизни, укрывшись под тяжестью болезненных воспоминаний.
Эва никогда бы не стала отрицать, что в тот день она перестала жить – день, когда судьба забрала у неё единственного человека, который был ей дорог, её ангела-хранителя. Это был человек, который поддерживал её в самые тяжёлые моменты. Люди часто говорят, что жизнь несправедлива, жалуясь на мелочи: на проигрыш в игре или отсутствие бассейна во дворе. Эва жалела этих наивных душ, которые никогда не сталкивались с настоящей жестокостью жизни.
Да, жизнь несправедлива. Но только те, кто прошёл через горечь утрат и череду неудач, по-настоящему понимают, что это значит. Невинные души страдают, их мечты разлетаются на куски, разбиваясь о суровую реальность. Жизнь – это больше, чем вечеринки и беззаботное веселье. Её смысл в том, чтобы дорожить каждым мгновением счастья и любви, потому что никогда не знаешь, какое из них окажется последним.
Эва никогда не осознавала, как ей повезло с бабушкой Терезой. Она принимала её заботу как должное, и эта ошибка будет терзать её до конца дней. Невозможно представить, как сильно можно скучать по человеку, которого любишь, пока жизнь не заберёт его. Бабушка была единственным смыслом её существования, единственным источником настоящей любви. Но теперь её больше нет, и Эва осталась одна в глубокой тёмной яме, заполненной бессмысленной болью.
Её поглотили волны страданий, раз за разом лишая сил, и казалось, что дышать в этом бескрайнем океане боли стало невозможно. Она знала, что уже никогда не станет той живой и радостной девушкой, какой была прежде. Глубокие шрамы на её душе тянули её вниз, заставляя скорбеть и пытаться собрать осколки жизни, в которой она больше не видела смысла. Если бы она могла, она предпочла бы уйти вместе с бабушкой, чтобы наконец обрести покой и снова быть рядом с семьёй.
Жить с бабушкой, осознавая, что она никогда не увидит своих биологических родителей, было тяжело. Но это чувство ничто по сравнению с пустотой, которая захлестнула её сейчас. Тогда она не понимала, что потеряла, но теперь знала это слишком хорошо. Она могла сколько угодно убеждать себя, что всё ещё как прежде, но реальность оставалась неизменной: её бабушки больше не было, и она никогда не вернётся.
Ситуацию ухудшало то, что по закону Эва была признана слишком юной, чтобы жить самостоятельно. Судьи сомневались в её способности справляться с жизненными трудностями после всего, что ей пришлось пережить за свои семнадцать лет. Без родных, которые могли бы взять на себя опеку, её отправили к единственному человеку, который остался – крестной матери Габриэле.
Эва видела эту женщину лишь однажды, так давно, что не могла вспомнить ни её лица, ни голоса. Её мама, Мариса, выбрала Габриэлу в качестве крестной ещё до трагического случая, когда родителей Эвы не стало. Ей тогда было всего пять недель. После той трагедии Габриэла исчезла из её жизни, и девушка больше ничего о ней не слышала.
Теперь она узнала, что Габриэла жила со своей семьёй в Калифорнии, на другом конце страны. Это значило не только прощание с бабушкиным домом, но и переезд через всю страну из родной Флориды в совершенно незнакомую Калифорнию. Дорога казалась бесконечной, и каждый километр только усиливал ощущение потери.
Ей это совершенно не нравилось. Она вполне могла справиться сама, без опекуна, который бы о ней заботился. Наследства, оставленного родителями и бабушкой, хватило бы ей как минимум на ближайшие пять лет. За это время она могла бы найти приличную работу, которая позволила бы оплачивать счета, пока она пыталась получить образование онлайн.
Эва давно утратила волю к чему-то большему, чем просто выживание, но была слишком упрямой, чтобы полностью сдаться. Что бы ни случилось, сколько бы боли и страданий ей ни пришлось вынести, она не собиралась быть той несчастной девочкой, которая сломалась. Она не позволит никому насладиться её провалом, особенно своей так называемой крестной. Если было что-то, чему её научила бабушка, так это оставаться сильной и продолжать бороться, даже когда всё против тебя.
Чтобы доказать свою силу и порадовать бабушку, она не собиралась отказываться от жизни. Однако это вовсе не означало, что она планировала искать своё «долго и счастливо». Семнадцать лет она прожила прекрасную жизнь, полную как взлётов, так и падений. Но пустота и неприятное чувство в груди говорили ей, что эта глава её жизни завершилась, а новая, куда более мрачная, уже началась.
– Эва Саммерс? Ваш опекун прибыл, – раздался монотонный голос из-за стойки.
Она сидела в холле приюта, где провела последние десять дней в ожидании, пока Габриэла заберёт её. Женщина узнала о случившемся только тогда, когда суд уведомил её, что Эве требуется опекун. По какой-то причине Габриэла сразу согласилась, хотя ей понадобилось несколько дней, чтобы уладить все дела и приехать во Флориду.
Честно говоря, Эва не понимала, почему Габриэла решила взять её под опеку. Они не виделись много лет. Габриэла была для неё таким же чужим человеком, как любой приёмный родитель. Эва предпочла бы остаться в приюте до своего восемнадцатилетия, когда, наконец, смогла бы жить самостоятельно.
Она ясно для себя решила: согласится жить у Габриэлы и её мужа всего год. А потом вернётся домой – в дом, где она выросла.
– Доброе утро, Эва! Посмотри на себя, как ты выросла! – воскликнула черноволосая женщина, появляясь перед ней, глаза её широко раскрылись от удивления.
Но заметив пустой взгляд и холодное выражение лица Эвы, её настрой тут же изменился. В глазах появились печаль, тревога и… жалость. Именно это последнее особенно не понравилось девушке. Она больше всего на свете ненавидела, когда её жалели. Боль, отразившаяся на лице Габриэлы, лишь разожгла ярость Эвы ещё сильнее.
Она не хотела уходить с этим чужим человеком.
Чёрт побери, почему мир так ненавидит её?
Сначала он забрал у неё самого дорогого человека. А теперь собирался отнять единственное место, которое она когда-либо называла домом. Эта женщина даже не представляла, на что подписалась. Наверняка она наивно верила, что сможет спасти заблудшую душу Эвы. Жаль, но для этого было слишком поздно.
Когда Габриэла поняла, что Эва не собирается отвечать на её дружеское приветствие, она едва заметно вздохнула и сунула руки в карманы своего кремового пальто. Эва ощущала на себе её внимательный, почти изучающий взгляд. Казалось, он был прикован только к ней, пока женщина лихорадочно искала способ разговорить её.
Эве хотелось сказать, чтобы та не утруждала себя попытками заглянуть в её душу и разгадать сложные загадки, которые даже сама Эва уже не понимала. Но она промолчала. Это лишь дало бы женщине ложную надежду на то, что из тени, в которой она пряталась, ещё можно вытащить ту самую радостную девочку, которой она была когда-то.
– Ты, наверное, меня не помнишь, – осторожно начала женщина, её голос звучал мягко, будто она боялась говорить слишком громко и спугнуть свою новую приёмную дочь.
Эва скривилась, едва сдерживая презрительную гримасу при мысли о том, чтобы быть чьей-то дочерью, кроме своих биологических родителей. Одна эта мысль заставила крошечные волоски на её руках встать дыбом.
– Я знаю, что это непростая ситуация для тебя, Эва, – продолжила женщина, её тон был спокойным, ободряющим. – Я здесь, чтобы помочь, а не усложнять всё ещё больше. Я любила Марису как сестру. Единственная причина, по которой я не взяла тебя сразу после её смерти, – это то, что твоя бабушка была ещё жива. Я не хотела забирать тебя у неё.
Она осторожно опустилась на колени перед Эвой, пытаясь поймать её взгляд.
– Забавный у тебя способ показывать это, – пробормотала Эва себе под нос.
Как эта женщина могла утверждать, что заботилась о ней, если не видела её уже семнадцать лет? Разве она должна поверить, что Габриэла вдруг захотела полюбить её, как родную дочь, в тот самый день, когда умерла Мариса? Скорее всего, она просто возблагодарила Господа за то, что бабушка Тереза была ещё жива.
– Ты, наверное, не помнишь меня, но я бывала в этом городе гораздо чаще, чем ты думаешь, – мягко сказала Габриэла. – Я навещала твою бабушку дважды в год, но всегда старалась, чтобы ты меня не видела. Тереза боялась, что это вызовет у тебя болезненные воспоминания. Ты была таким жизнерадостным ребёнком, и она не хотела, чтобы ты вновь переживала потерю родителей.
Она осторожно положила руку на колено Эвы.
Эва резко отпрянула, словно её обожгло, и прижалась к спинке кресла, стараясь оказаться как можно дальше от Габриэлы. Женщина тут же извинилась и отступила на шаг, давая ей пространство.