Не говори Пустоте Да

– Что именно, папа? – Алевтина подалась вперёд.

Бронислав Карлович поднял глаза, и в них читалась та же тревога, что и днём, когда рассказывал о странностях на заводе.

– Странности, – наконец сказал старик. – Странные привычки, странные связи. Никто не знал, откуда такие деньги. Завод, конечно, прибыльный, но не настолько, чтобы объяснить особняк на холме, дома за границей, счета в швейцарских банках.

– А последние месяцы покойный вообще вёл себя… необычно, – Лидия разливала чай, не глядя на Алевтину. – Говорил, что скоро умрёт, но не уйдёт. Все думали, это про "наследие"в городе – парк его имени, больница, которую построил. Но теперь…

Средняя сестра замолчала, многозначительно посмотрев на старшую.

– Что теперь? – спросила столичная дама, чувствуя, как холодок пробежал по спине.

– Теперь ясно, что директор имел в виду нечто другое, – закончила за сестру Варя. – Это связано с вашей свадьбой, да? С традицией?

Алевтина бросила раздражённый взгляд на младшую сестру. Этот ритуал казался всё более нелепым с каждой минутой.

– Посмертная свадьба – просто старый обычай, – сказала наследница сухо. – Ничего сверхъестественного.

– Не так всё просто, Аля, – тихо произнесла мать. Пальцы сжали салфетку так, что костяшки побелели. Хозяйка опустила взгляд на руки, словно видела что-то, чего не видели остальные. – Эта традиция в нашей семье идёт издревле. Ещё из Германии. Когда кто-то из рода умирает неженатым – будь то мужчина или женщина – нельзя хоронить одинокими. Помнишь тётю Гертруду? Ей нашли мужа прямо в гробу. А дядю Вильгельма обвенчали с умершей за день до него соседкой… – старшая женщина запнулась, прикрыв рот рукой.

– Иначе что? – нетерпеливо спросила Алевтина.

– Иначе умерший не найдёт покоя, – закончил отец. – И принесёт несчастье всем, кто носит его кровь.

В комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов на стене. Алевтина почувствовала нарастающее внутри раздражение. Неужели в двадцать первом веке образованные люди всерьёз могут верить в такие предрассудки?

– Немецкие традиции нашей семьи иногда опаснее русских, девочки, – многозначительно добавил Бронислав Карлович, поднимая взгляд от тарелки. – Некоторые вещи лучше не трогать, если не понимаешь их природы.

– Папа, – начала Алевтина, стараясь, чтобы голос звучал рационально и спокойно, – ты же инженер, человек науки. Неужели веришь в эти сказки?

– Я верю в то, что видел своими глазами, – твёрдо ответил родитель. – И Антон Длиннопёров не был обычным человеком. В директоре было что-то… не от этого мира.

Лидия бросила на отца предостерегающий взгляд, словно сказал слишком много. Мать побледнела и торопливо перекрестилась – почти незаметный жест, сделанный украдкой, под столом.

Алевтина почувствовала, как изнутри поднимается глухое отвращение ко всему: к этому разговору, к дому, пропахшему прошлым, к людям, погружённым в суеверия. Столичной гостье казалось, что попала в средневековье, где образованные взрослые всерьёз обсуждают духов и проклятья.

Внезапно тишину разрезал резкий стук в дверь – три чётких, размеренных удара, от которых все за столом вздрогнули. Лидия выронила ложку, которой размешивала сахар, и та со звоном ударилась о блюдце. Варя инстинктивно прижалась к Сергею, словно ища защиты. Мать замерла с чайником в руках, не донеся до чашки.

– Кто это может быть так поздно? – спросила Алевтина, удивлённая их реакцией.

– Это от него, – тихо произнёс отец, поднимаясь из-за стола. – От Антона. Пришли за тобой.

Три новых удара, более настойчивых, заставили вздрогнуть даже Алевтину. Было что-то неестественное в этом звуке – словно стучали не рукой, а чем-то тяжёлым и твёрдым, и каждый удар отдавался не только в дверь, но и во всём доме, заставляя вибрировать старые половицы.

Бронислав Карлович медленно направился к двери, и шаги казались неестественно громкими в наступившей тишине. Наследница внезапно почувствовала холодок по спине, который не могла объяснить рационально. В этом стуке, в реакции семьи, в напряжённой атмосфере было что-то, заставлявшее вспомнить слова Георгия: "У мёртвых память длиннее, чем у живых".

Мужчина открыл дверь, и в комнату словно хлынул поток холодного воздуха. На пороге стоял высокий худощавый мужчина лет шестидесяти, в безупречном чёрном костюме, выглядевшем слишком дорогим для Стрептопенинска. Бледное лицо, остро очерченное скулами, казалось высеченным из мрамора, а холодные серые глаза изучали присутствующих с почти анатомическим интересом. Алевтина поймала этот взгляд и невольно выпрямилась, ощутив что-то родственное – такими глазами сама смотрела на подчинённых в Москве, выискивая малейшие признаки некомпетентности.

– Михаил Андреевич, – произнёс отец с лёгким поклоном, и в голосе прозвучало уважение, смешанное с едва заметной опаской. – Проходите, пожалуйста.

– Благодарю, Бронислав Карлович, – ответил гость. Голос был размеренным, лишённым каких-либо интонаций, словно каждое слово проходило тщательную проверку перед произнесением. – Прошу прощения за поздний визит, но дело не терпит отлагательств.

Незнакомец шагнул в дом, и Алевтина заметила, что мать машинально отступила назад, словно уступая территорию хищнику. Варя придвинулась ближе к Сергею, а Лидия застыла с чайником в руках, будто превратилась в статую. Только отец сохранял внешнее спокойствие, хотя плечи заметно напряглись.

– Алевтина Брониславовна, – мужчина повернулся к наследнице, и тонкие губы изогнулись в подобии улыбки, не затронувшей глаз. – Позвольте представиться. Михаил Андреевич Тучков, личный помощник покойного Антона Густавовича Длиннопёрова. Рад наконец встретиться с вами лично.

Гость протянул руку, и Алевтина автоматически пожала. Ладонь оказалась сухой и неожиданно горячей, контрастирующей с холодом, который, казалось, источало всё существо.

– Взаимно, – ответила столичная дама, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Полагаю, вы здесь, чтобы обсудить детали предстоящей… церемонии?

– Совершенно верно, – кивнул Тучков. – Время дорого, а процедура требует соблюдения определённых правил. Если позволите, хотел бы сразу перейти к делу.

– Конечно, – Алевтина жестом указала на освободившееся место за столом. – Присаживайтесь.

Тучков сел, аккуратно расправив складки брюк. Движения были выверенными, словно выполнял сложный механический танец, где каждый жест имел строго определённое место. Гость достал из внутреннего кармана пиджака тонкую чёрную папку и положил перед собой.

– Кофе? Чай? – предложила Надежда Густавовна, стараясь соблюсти правила гостеприимства.

– Благодарю, нет, – отрезал Тучков. – У нас мало времени.

Помощник раскрыл папку, и Алевтина увидела аккуратно сложенные документы с множеством печатей и подписей. Сверху лежала фотография Антона Длиннопёрова – та самая, которую видела в отчёте своего помощника. Полное лицо, маленькие глазки, сальная улыбка. Даже на фотографии покойный выглядел неприятно.

– Итак, – начал Тучков, выкладывая перед собой документы с методичностью хирурга, раскладывающего инструменты перед операцией. – План на ближайшие дни следующий. Послезавтра утром в девять часов регистрация в ЗАГСе. Формальная процедура, занимает не более тридцати минут. Вам потребуется подписать несколько документов. Антон Густавович, разумеется, уже поставил свою подпись заранее.

Сказано это было так буднично, что Алевтина не сразу осознала абсурдность ситуации – мертвец, подписавший брачные документы. Наследница бросила быстрый взгляд на родных: мать сидела, опустив глаза, отец смотрел в сторону, Лидия изучала ногти с преувеличенным вниманием, а Варя прижалась к плечу Сергея, который выглядел единственным нормальным человеком в комнате – на лице читалось явное недоумение.

– После регистрации, – продолжил распорядитель, не обращая внимания на реакцию присутствующих, – в одиннадцать часов состоится венчание в церкви. Церемония традиционная, но с некоторыми… адаптациями, учитывая обстоятельства. Отец Никодим всё подготовил, вам не о чем беспокоиться. Платье для церемонии уже ждёт в особняке – Антон Густавович лично выбрал в Париже в прошлом году.

Алевтина почувствовала нарастающее внутри возмущение. Длиннопёров планировал свою смерть и роль невесты задолго до того, как узнала об этом абсурдном ритуале.

– Вечером того же дня, – Тучков перевернул страницу, словно читал по сценарию, – гости соберутся на свадебное торжество в особняке на холме. Приглашены важные персоны, включая губернатора Рымаря. Меню одобрено лично Антоном Густавовичем. Список гостей – около сотни человек. Вам не придётся беспокоиться о развлечении гостей, для этого нанята специальная компания из Новосибирска.

Алевтина подняла брови и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди.

– То есть вы предлагаете мне сидеть за праздничным столом рядом с трупом и поднимать бокалы за наше счастье?

Тучков поднял взгляд, и в глазах промелькнуло что-то похожее на раздражение.

– Это традиция, Алевтина Брониславовна. Антон Густавович был уважаемым человеком в городе. Последняя воля должна быть исполнена со всеми почестями. Включая торжественный приём для тех, кто пришёл проститься.

– И где будет… жених на этом пиру? – спросила столичная дама, не скрывая сарказма.

– Антон Густавович будет присутствовать в главном зале, в специально подготовленном месте, – ответил Тучков с невозмутимостью автомата. – Покойного облачат в свадебный костюм, и займёт почётное место рядом с вами.

В комнате повисла тяжёлая тишина. Алевтина чувствовала, как к горлу подступает тошнота. Пировать рядом с трупом – это выходило за рамки даже самых абсурдных ситуаций, которые могла представить.

– После праздничного ужина, – продолжил помощник, отворачивая очередной лист с механической точностью часового механизма, – наступает кульминация обряда. Вам предстоит провести с покойным супругом три ночи наедине.

– Что? – Алевтина вскочила на ноги, не веря своим ушам. – Брачные ночи? Вы с ума сошли? Я не буду спать с трупом!

Голос сорвался на крик, эхом прокатившийся по комнате. Сергей закашлялся, подавившись чаем. Варя побледнела, а Лидия неожиданно издала короткий нервный смешок, который тут же подавила.

Тучков даже не моргнул. Смотрел на Алевтину с тем же холодным интересом, словно наблюдал за лабораторным экспериментом, пошедшим строго по плану.

– Вы неверно понимаете суть ритуала, Алевтина Брониславовна, – сказал распорядитель, и в голосе появились нотки снисходительного терпения, с которым взрослый объясняет ребёнку очевидные вещи. – Речь идёт о формальности. Вам необходимо провести три ночи в одной комнате с телом, для соблюдения традиции. Никаких… физических контактов не предполагается, разумеется.

Алевтина медленно опустилась на стул, чувствуя, как краска стыда заливает щёки. Реакция была такой эмоциональной, такой неконтролируемой – совсем не похоже на ту Алевтину Каглицкую, которая железной рукой руководила федеральным агентством в Москве.

– Вы будете находиться в специальной комнате, – продолжил Тучков, как ни в чём не бывало, перелистывая страницу документа. – Антон Густавович будет лежать в супружеской постели. – Помощник поднял глаза и встретился взглядом с Алевтиной. – Вам всего лишь надо будет лежать с покойным в одной постели. Три ночи, с десяти вечера до шести утра. По традиции, в эти часы душа умершего окончательно покидает тело и переходит в иной мир, но нужен проводник – законный супруг.

Алевтина почувствовала, как холодок пробежал по позвоночнику. Гостья стиснула под столом кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Это абсурд, – произнесла столичная дама, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Перед глазами возникли цифры. Пятьсот миллионов долларов. Особняк на холме. Завод. Лондон. Франция. Представила себя, лежащую рядом с холодным телом, и сглотнула. – Но если это необходимая формальность…

– Именно так, – кивнул Тучков, и в уголках тонких губ мелькнула тень улыбки. – После третьей ночи, в воскресенье, состоится погребение. И вы официально станете вдовой и единственной наследницей всего состояния.

Организатор извлёк из папки ещё один документ и положил перед Алевтиной. Это была копия завещания, заверенная нотариусом. Федеральная чиновница быстро пробежала глазами по строчкам. Всё сходилось с рассказом Лидии. Всё имущество Длиннопёрова действительно переходило к "супруге, состоявшей с ним в браке на момент погребения".

– У вас остались вопросы? – спросил Тучков, когда Алевтина подняла глаза от документа.

– Да, – Алевтина сложила руки на столе, возвращая деловой тон. – Что конкретно требуется от меня во время церемоний? Какие слова говорить, какие действия выполнять?

– Вам не о чем беспокоиться, – ответил Тучков. – На каждом этапе рядом будут люди, которые подскажут, что делать. Ваша роль проста – следовать инструкциям и не нарушать ритуал. Особенно важно не пропустить ни одной брачной ночи и не покидать комнату до рассвета. Это критически важно для успеха всего предприятия.

– Понимаю, – кивнула Алевтина. – А что насчёт…

– Автомобиль будет ждать вас послезавтра в восемь тридцать, – перебил распорядитель, закрывая папку. – Вас доставят в ЗАГС, а затем проведут через весь процесс. Вечером переедете в особняк, где останетесь до конца церемониала.

Помощник встал, застегнул пуговицу пиджака и взглянул на семейство Каглицких, сидевшее вокруг стола в напряжённом молчании.

– Благодарю за гостеприимство, – сказал организатор без тени благодарности. – Бронислав Карлович, Надежда Густавовна, ваше присутствие ожидается на всех церемониях. Лидия, вам нужно быть в ЗАГСе к девяти.

Когда дверь закрылась за Тучковым, в комнате словно стало легче дышать.

– Вот, значит, как, – произнесла Алевтина. – Регистрация, венчание, пир и три ночи с мертвецом. А потом – полмиллиарда.

– Ты согласна? – спросила Лидия, внимательно глядя на сестру.

– А у меня есть выбор? Не вижу причин отступать из-за эксцентричной процедуры.

– Аля, ты будешь спать с мёртвым человеком! – возмутилась Варя. – Это дикость!

– Я согласна, – твёрдо сказала Алевтина. – Покойник в закрытом гробу – не самая страшная компания.

Говорила уверенно, но внутри ворочалось неприятное чувство. Воображение рисовало мрачную комнату, гроб и шорох, словно кто-то скребётся изнутри…

– Аля, – окликнул Бронислав Карлович, когда дочь направилась к лестнице. – Не всё золото, что блестит. Будь очень осторожна.

Что-то в глазах отца остановило – искренний страх, которого никогда не видела у этого рассудительного человека.

– Я буду осторожна, – пообещала дочь с неожиданной теплотой.

Алевтина внезапно проснулась в кромешной тьме. Сердце стучало так громко, что, казалось, слышит весь дом. Женщина лежала неподвижно, вглядываясь в темноту, и отчётливо почувствовала: не одна.

Страх опалял позвоночник. И вдруг вместе со страхом по телу прокатилась волна возбуждения. Женщина почувствовала тепло внизу живота и напряжение сосков под ночной рубашкой. Так нелепо и неожиданно, что захотелось смеяться. Страх и желание сплелись в невозможный коктейль эмоций.

Алевтина включила лампу – в комнате никого не было. Только на подоконнике лежало большое чёрное перо с металлическим отблеском. Прикосновение к нему вызвало холодящий электрический разряд, смешанный с удовольствием.

Утром перо исчезло. Но Алевтина чувствовала – за каждым её шагом теперь наблюдает нечто, оставившее этот знак, и три ночи «с мертвецом» могут стать дверью в мир, о котором не подозревала.