- -
- 100%
- +
Тут я не выдержал.
– Мам, да о чем ты! – мне стало жарко от нелепости подобных подозрений. – Она же… Ну, как диковинный зверек, которого мы выходили. Я на неё и смотрю-то пока как на младшую сестренку, которую надо покормить и защитить. Ни о чем таком речь и не идет!
– Сейчас не идет, – парировала мама, но уже чуть мягче. – А через год? А через два? Ты сам только что сказал – «пока». Я не хочу, чтобы что-то подобное… назревало в стенах нашего дома стихийно, по воле каких-то степных уложений. Мы – цивилизованные люди.
Отец вдруг тихо рассмеялся.
– Что, Николай, тебе кажется смешным? – насупилась мама.
– Представляю, – сказал он, – как мы объявляем Аржану: «Извините, но ваш «Степной устав» мы в своей гостиной не признаем. Отменяем помолвку». Он посмотрит на нас своими честными глазами, на это стадо, на наш дом, стоящий на его же земле… И что мы ему скажем? Что у нас тут Фемида правит бал?
Мама промолчала, понимая абсурдность такой попытки.
– Ладно, – сдалась она. – Но меры предосторожности примем. Андрей, ты не против, если Ая… если Ежевика переедет на мансарду? И Агата с Алёнкой. Там две комнаты, светлые, сухие, тёплые. А ты останешься внизу.
Я только обрадовался. Мысль о том, что у меня появится пространство без сестринского шепота за стенкой, была манией.
– Конечно, не против! – честно ответил я. – Я им даже всё туда перенесу!
Мама наконец успокоилась, словно, расселив нас по разным этажам, она отодвинула призрак нежелательного развития событий в неопределённое будущее. Да и я в тот момент искренне верил, что так и есть. Что эта перепланировка – всего лишь разумная предосторожность, не более того.
Родители съездили в Славноморск и оформили над девочкой опеку. Там, конечно, без приключений не обошлось. Чиновница в очках, пахнувшая не степным ветром, а бюрократическим клеем, устроила настоящий допрос:
– А где настоящиеродители? Почему бросили? Это как вообще понимать?
Мама, вспомнив, видимо, и леопарда, и «приданое», только вздохнула:
– Понимать как сказку с элементами документалистики. Усыновляем.
В итоге, скрепя сердце, выдали главные документы земного шара: свидетельство о рождении, СНИЛС и страховой полис. Теперь она была не просто «девочкой с того берега», а полноправной гражданкой – Саренековой Аяжэгобикой Берикарадовной.
– Это будет наш пятый ребенок, – сообщила мама по возвращении, ставя на стол сумку с документами.
– В смысле пятый? – я ошалело перевел взгляд с Агаты на Алёнку. – А где четвертый?
– В животике, – улыбнулась мама, и наша кухня на мгновение замерла, а потом взорвалась одновременным «Ура-а-а!».
Тем временем жизнь в Дубровском остроге потихоньку налаживалась. Однажды в воскресенье я зашел в вагончик с табличкой «Сельсовет».
– А, Калинин-младший! – председатель избирательного участка, экскаваторщик Виктор Васильевич, будто ждал меня. – Давай сюда паспорт. Гражданский долг – это святое, даже если тебе всего пятнадцать.
И мне сунули в руки бюллетени. Я чувствовал себя чуть ли не Колумбом, открывающим новый демократический материк.
Поздно вечером я сидел под окнами того же сельсовета и слушал, как за стеной перебирают бюллетени:
– Карапетян… Карапетян… Карапетян… Юрьев… Карапетян…
Казалось, даже сверчки за окном стрекотали: «Ка-ра-пе-тян!».
И случилось чудо. На следующий день, будто по взмаху волшебной палочки победившего кандидата, в Дубровке заработал интернет. Не призрачный, односторонний, а самый что ни на есть настоящий, с мемами и котиками. Тут же, как грибы после дождя, открылись пункты выдачи маркетплейсов. Правда, ценники в них порой были такие, что проще было съездить за товаром лично через весь континент. Но сама возможность была дороже золота.
Курьинский тоннель стал двухпутным, и, разделяя встречные полосы, пролегли рельсы железной дороги. А еще – это было неизбежно, как смена времен года – в Дубровке начали монтировать школу. Длинное простенькое одноэтажное здание, из бирюзовых сэндвич-панелей, но это был огромный шаг вперед.
– Но две вещи мы перед Москвой, кажется, отстояли, – с видом заговорщика рассказывал отец за завтраком на террасе. – Голосование на местных выборах с пятнадцати лет и… начало учебного года с первого ноября. Пусть дети хоть картошку уберут и на море съездят.
– А кто директором в школе будет? – спросил я.
– Я, – ответил отец, смакуя новость. – С сегодняшнего дня официально трудоустроен. И уже подписал приказ о зачислении первых учеников: тебя, Агаты и Вики. Правда, её – пока только в первый класс, хотя по возрасту ей бы в шестой… Надо помочь ей и с русским, и с буквами. Так что готовься, старший брат и репетитор, к суровым будням.
А ещё начали подтягиваться мои будущие одноклассники. Со всех концов России, будто на призыв таинственного колокола. И были они совершенно разные: наглые и спокойные, задиры и тихони, умники и отпетые весельчаки.
Один такой, только что прибывший «с той стороны» и, видимо, жаждавший приключений прямо с порога, подкатил ко мне, возящемуся возле трактора.
– А правда, что тебя на этой… Ежевике женили? – выпалил он с нарочитой развязностью, которую, как экипировку, привез из старого мира.
Я посмотрел на него не без жалости. Он ведь ещё не свежевал леопарда. Не знал, каким потом и сноровкой сбивается конский ценник на картошку и молоко. И ему не нужно было прямо сейчас мчаться в пункт выдачи за пилорамой, тракторной косилкой и тракторными же граблями, которые прибыли, словно джинны, из «того мира».
Я вытер ладонь о забрызганные маслом штаны и как можно дружелюбнее ответил:
– Да не переживай ты так. Найдём мы тебе тоже невесту. Обещаю.
И хлопнул огорошенного парня по плечу – товарищески, по-дубровски. Пусть привыкает, что здесь самые странные вопросы порой имеют самое прямое и практическое продолжение.
Парень, впрочем, быстро оттаял.
– Но женить человека с низким материальным статусом в этих краях будет… немного сложно, – с деловой хваткой заметил я. – Хочешь заработать?
– А как? – он оживился.
– Садись в прицеп. По дороге объясню. Андрей! – я протянул ему руку.
– Ратибор, – ответил парнишка, с чувством пожимая её.
Так я приобрёл компаньона, друга и… не только.
По дороге к пункту выдачи, под рёв трактора, я излагал ему свой бизнес-план, который до этого обдумывал в одиночку.
– Смотри, – кричал я, – коровы, овцы, кони – это, конечно, круто. Но они жрут как не в себя! Сено им нужно. Много сена. А косить вручную – замучаешься. Поэтому нужна тракторная косилка и пресс-подборщик. А для этого нужны деньги. А деньги здесь буквально валяются под ногами… – я указал пальцем на груду брёвен, сваленных у будущего канала, – вот они, в этих вязах. Из Барнаула привезли пилораму. Соберём – и вперёд. Доски здесь по цене крыла от «Боинга». Все строятся.
Ратибор слушал, жадно впитывая. В его глазах загорелся тот самый огонёк, который появляется у человека, увидевшего не проблему, а возможность.
Пилораму мы собирали вместе. Ратибор оказался на удивление понятливым и рукастым. На третий день мы уже неторопливо, с опаской, распускали первое бревно болотного вяза. Я боялся этой стальной махины, а Ратибор смотрел на неё с восторгом первооткрывателя.
Именно в такой момент к нам и подошёл, вернувшись с работы, дядя Егор. Он, окинул взглядом наш аккуратный штабель свежих досок и одобрительно хмыкнул:
– Ну что, мастера? Освоились? Напилите-ка и мне, братцы, кубов пять. Гараж нужен.
Я уже открывал рот, чтобы назвать свою, как мне казалось, справедливую цену, но Ратибор опередил меня. С невозмутимым видом он назвал сумму, от которой у меня чуть челюсть не отвалилась. Это было грабительство при свете дня!
Я уже собрался его одёрнуть, но увидел лицо дяди Егора. Тот не возмутился. Не стал торговаться. Он лишь оценивающе посмотрел на Ратибора, хитро прищурился и коротко бросил:
– А ты, я смотрю, парень не промах. Ладно, по рукам. Деньги вечером принесу.
Когда дядя Егор ушёл, я набросился на Ратибора:
– Ты с ума сошёл?! Это же сосед! Такие цены только с приезжих стригут!
– Вот именно, – спокойно ответил Ратибор, сметая опилки с пилорамы. —Он местный. И он не возмутился. Значит, цена нормальная. И если у клиента есть желание и возможность заплатить нам деньги… зачем лишать его этого удовольствия? Не обижайся, – он хлопнул меня по плечу, – но твой бизнес нуждается в хорошем менеджере.
Ратибор оказался не просто парой рук, а пытливым умом, постоянно вносившим какие-то предложения и улучшения.
– Знаешь… крышу бы над пилорамой… хотя-бы из горбыля сделать, – философски заметил он, когда внезапный ливень загнал нас с раскладными стульями на веранду. – Тогда можно будет и в дождь работать. Клиентов не терять.
Впрочем, в этом вынужденном безделье был и свой плюс. Аяжэгобика принесла нам глиняные кружки с чем-то густым, кисловатым и невероятно вкусным, похожим на йогурт. Мы с удовольствием потягивали прохладное лакомство, глядя на потоки воды, льющиеся с крыши.
– Он тебя не обижает? – вдруг спросил её Ратибор, показывая большим пальцем на меня. – Скажешь – я ему всыплю.
Девчонка, понимая тон шутки по интонации, смущённо и радостно замотала головой.
– То-то же, – хитро подмигнул ей Ратибор. – А то я тебя у него уведу!
И хотя это было сказано абсолютно в шутку, я вдруг ощутил внутри чёткий, холодный укол. Неужели… ревность? К этому болтуну в моём же доме? Я отогнал эту глупую мысль, приписал её душной влажности после грозы, но осадок остался.
А ещё через неделю, получив свою первую солидную пачку наличных, Ратибор, заметно нервничая и извиняясь, протянул руку для прощального рукопожатия.
– Прости, Андрюха. Я ценю всё… Но я решил открыть свой бизнес.
Я онемел, не в силах вымолвить ни слова.
– Клиенты, – продолжил он, избегая моего взгляда, – смотрят на наши цены… с явным желанием пройтись по рыночку и поискать что-нибудь подешевле. А если клиент хочет иллюзию выбора… зачем лишать его такого удовольствия? В общем, – он тяжело сглотнул, – я тоже пилораму заказал. Договор уже подписал.
Я стоял и смотрел на его протянутую руку. Руку, которая только вчера помогала мне закатывать брёвна под ленту моей пилы. И понимал, что мой первый друг и компаньон в новом мире только что стал моим первым и, похоже, очень способным соперником.
Глава четвёртая. Незримый узел
То лето прошло без привычного безделья. Стоило присесть в тенечек, как появлялась Аяжэгобика. Надо стричь овец. Подстригли – сделай прялку. Потом – веретёна. Если не могла объяснить словами – рисовала на песке или на клочке бумаги. Потом… я косил траву, сгребал её высохшую и тюковал пресс-подборщиком, готовя корма для зимовки наших бурёнок. Но в этот раз… Она требовала от меня очередную штуковину с особым, незнакомым прежде упорством. Я долго вглядывался в загадочные линии – было похоже на технический чертёж, оставленный инопланетянином. Пришлось звать кавалерию в лице Артёма Сергеевича.
Учёный взглянул и расцвёл в улыбке:
– Поздравляю! Это ткацкий станок. У них принято, чтобы женщина сама одевала всю семью. А мужчина… должен сделать ей для этого станок. Своими руками. Дерзай, мужчина!
– Артём Сергеевич! – взмолился я. – Какая женщина?! Какой мужчина?! Ей всего двенадцать!
– Юность, молодой человек, – философски изрёк историк, – это такой недостаток, который очень быстро проходит. Скажите, а другие-то недостатки у неё есть?
– По-нашему не говорит… – пробормотал я. – Но я над этим работаю…
И у меня что-то даже стало получаться. Как-то раз она подошла и чётко сказала:
– Кони! Ехать!
Я понял: хочет прокатиться. Мы сходили на остров за лошадьми и достали из чулана те самые скифские сёдла – лёгкие, почти игрушечные попонки. Аяжэгобика ловко прикрепила их подпругами, накинула уздечки. Потом жестами велела помочь ей взобраться на Бараза. И уже в седле, с высоты своего нового роста, показывая на Маю весело махала рукой: «Давай, ты тоже!»
А я стоял в ступоре: как это сделать без стремян? Я пытался подпрыгнуть, ухватиться кобыле за гриву – выходило комично и неуклюже.
Видя мои бесплодные попытки, она вдруг произнесла первую в своей жизни связанную фразу на русском. Фразу, которая одновременно навсегда меня обидела и стала лучшим доказательством, что у меня есть надёжный тыл. Смотря сверху вниз с выражением безграничного снисхождения, она изрекла:
– Я никому не скажу, что ты не умеешь ехать.
И в тот же миг на короткую секунду я возненавидел её всей душой. Рыжая, веснушчатая, зеленоглазая… И эта её снисходительная улыбка! Мысль о том, чтобы сбросить её с коня и слегка поколотить, показалась мне на редкость разумной и справедливой.
Но она, словно прочитав мои мысли, рассмеялась – звонко, беззлобно – и сама легко спрыгнула на землю. Подошла, взяла за руку, не выпуская из другой узду, и подвела меня вместе с кобылой к самой террасе.
– Садись! – скомандовала она, указывая на высокое крыльцо.
«А что, ТАК МОЖНО БЫЛО?!» – пронеслось у меня в голове со смесью восторга и стыда за своё невежество.
Через минуту мы уже ехали по главной улице – и, как на грех, маршрут пролегал мимо площадки, где собиралась самая… скажем так, «цифровая» часть дубровской молодёжи. Те, кто предпочитал бескрайним чудесам реального мира яркий прямоугольник смартфона. Благо, бесплатный вай-фай творил чудеса лени.
Один из них, с лицом, отражавшим синий экранный свет, вдруг оторвался от вселенной мемов и, уставясь на непривычный наряд Аяжэгобики, громко и глупо процедил:
– О! Дурочка какая-то едет!
Ежевика не сказала ни слова. Она просто сделала на Баразе разворот на месте – такой отточенный и резкий, что его можно было бы назвать полицейским, если бы полиция патрулировала на лошадях. И галопом, не оглядываясь, поскакала к нашему дому.
Я же, всё ещё не слишком уверенно управляясь с лошадью, остался стоять напротив площадки. И понял, с леденящей душой ясностью, что сейчас произойдёт что-то ужасное. Не драка, не крик – что-то гораздо более необратимое.
– Зря ты так сказал, братан, – тихо произнёс я, глядя на незадачливого остряка. – Теперь лучше шифруйся куда-нибудь. И побыстрее.
Потому что я уже знал: в нашем новом мире оскорбления не остаются просто словами. Они превращаются в задачи, которые кто-то должен решить. И мне, как владельцу «приданого» и единственному, кто понимал язык этой тишины, предстояло стать буфером между двумя цивилизациями. Или мстителем. Пока я сам не знал, кем.
Она вернулась так же внезапно, как и исчезла, и на этот раз Бараз несся полным галопом. Ни крика, ни угрозы – лишь сосредоточенное, окаменевшее лицо амазонки с горящими зелёными глазами.
Не сбавляя хода, она, словно в древнем боевом танце, одной рукой выхватила из скифского колчана – горита стрелу, другой натянула тетиву короткого, мощного лука, отведя его за спину.
Послышался короткий, злой свист. Стрела, описав над головами остолбеневших бездельников смертоносную дугу, с хрустом перебила толстый интернет-кабель и с глухим стуком воткнулась в деревянный столб, заливаясь на солнце оперением.
На площадке воцарилась гробовая тишина. Я видел, как у «остряка» отвисла челюсть, а экран его смартфона беспомощно погас. Кобыла подо мной встревоженно тронулась с места, и, проезжая мимо онемевшей группы, я бросил через плечо:
– Добро пожаловать в реальный мир!
И мы поскакали прочь, оставляя позади не просто испорченный кабель, а сломанную стену, отделявшую их старую, удобную жизнь от нашей – непредсказуемой, опасной и по-настоящему живой.
Этот случай стал настоящим даром для местного сообщества любителей горячих тем «Дубровка как она есть». Особенно для той его части, что специализировалась на возмущении «во благо детей». Страница в ВК кипела.
«Хулиганку-второгодницу собираются записать в один класс с нашими первоклашками!» – стартовала очередная волна родительского цунами.
«Чему она их научит? Искусству верховой езды по школьным коридорам? Стрельбе по Wi-Fi?»
«Она же по-русски не говорит! Её по закону взять в школу не имеют права!»
Тут в чате, словно рыцарь на белом коне, появился голос разума – видимо, юрист или просто человек с доступом к Гуглу:
«Ошибаетесь! Не просто имеют право, а обязаны! Есть такой термин – оптация! Она проживала на территории Тёплой Сибири на момент вхождения оной в состав России, а значит – полноправная гражданка!»
Чат завис на секунду, переваривая услышанное, а затем взорвался с новой силой:
«Да вы что! Это же ещё хуже! Значит, она с документами!»
Терпение моё лопнуло, и я, случайный свидетель этого цифрового шабаша, влез в дискуссию:
«Да успокойтесь вы все! Аяжэгобика идёт во второй класс! За первый все экзамены сегодня сдала!»
В чате повисла немая сцена. А потом закипела новая, свежая порция возмущения, теперь уже от фракции родителей второклассников.
«Вот счастья-то привалило! Не хотим хулиганку-второгодницу Ежевику!»
«Какая второгодница?! – парировал я. – Девочка на семейном обучении через класс перепрыгнула! Освоила программу за одно лето!»
«И что она освоила?! – язвительно поинтересовался кто-то. – Уход за скотом и стрельбу из лука?»
«У них там в степи что, каменный век? Их хоть чему-то там учили?» – писала мамашка, чья дочь, конечно же, не умела ни доить корову, ни стричь овец, ни заправлять ткацкий станок, ни кроить одежду, ни разжигать костёр в степи под дождём без спичек…
«Не каменный, а ранний железный!» – это уточнил уже Артём Сергеевич.
Аяжэгобика же парила над этим цифровым хаосом, как орёл над курятником. Пока одни были заняты жаркими спорами о том, имеет ли она право, она была поглощена куда более фундаментальными вещами. У неё была своя задача: догнать за лето Агату. И вот, решая её, она сидела за столом, уставившись на учебник «Окружающий мир», и тыкала в него пальцем с видом первооткрывателя.
Мне, оглушённому этим виртуальным штормом, её сосредоточенность показалась спасением. Я подсел к ней.
– А я тоже должен научиться стрелять из лука, как ты? – спросил я, скорее чтобы самому отвлечься.
Она оторвалась от книги и посмотрела на меня с лёгким недоумением, будто вопрос был странным.
– Ты колдун. Тебе необязательно. – И снова ткнула в красочную страницу. – Объясни вот это. Что такое Луна?
Ее вопрос был как луч света в темноте. Он возвращал к чему-то простому и вечному, к чему не могли прикоснуться ничьи споры в интернете.
– В смысле, «что такое Луна»? – я смотрел на неё с непониманием. – Луна – ночное светило. Большой такой шар на небе. Ты что, ни разу её не видела?
– Нет, – просто ответила она. – Ни разу. Только в сказках про ночное светило слышала.
И тут меня осенило. По-настоящему осенило, как удар весла по голове. Я откинулся на стуле, мысленно перебирая все вечера и ночи, проведённые в Тёплой Сибири. За эти недели, полные леопардов, приданого и пилорам, я ни разу не видел на небе Луны! Ни серпа, ни полной, ни какой бы то ни было. Небо было либо ясным и звёздным, либо облачным, но привычного желтоватого диска там не водилось.
С этим открытием я, как ненормальный, помчался к отцу, застав его за составлением школьного расписания.
– Пап! А где тут у нас Луна?
Он посмотрел на меня поверх очков.
– А её тут и нет.
– Как это нет? – я всплеснул руками. – Она же везде есть!
– Здесь – нет. Естественного спутника на орбите не обнаружено. Да и, похоже, искусственные здесь невозможны – нестабильная гравитация или что-то в этом роде.
– Это как так-то?! – воскликнул я, чувствуя, как рушатся основы мироздания, усвоенные ещё по учебнику «Окружающий мир» для второго класса.
– Ну, давай покажу, – отец отложил ручку. – Практический урок астрономии по-дубровски. Собирай всех на веранде.
Через пятнадцать минут на веранде, закутавшись в пледы, собралась вся наша команда. Мама принесла термос с чаем, Агата и Алёнка устроились на ступеньках, предвкушая необычное зрелище. Мы еле дождались, когда солнце скроется за Рогатой Гривой – так, по словам нашего главного краеведа Аяжэгобики, называлась одна из гор. Небосклон почернел, и на него высыпали звёзды. Но то, что мы увидели, совсем не походило на уютную картинку из учебника.
Вместо привычных созвездий над нами висела совершенно чужая, незнакомая россыпь. Аяжэгобика, ставшая нашим гидом по местному небу, показала пальцем на одну из ярких точек.
– Северная звезда, – объявила она с важностью двенадцатилетнего астронома. – Она иногда ярче, иногда темнее. У неё есть сестра, которая за неё то прячется, то пытается затмить своей красотой.
– Двойная звезда? – спросил я у отца.
– Возможно…
– А это – Добрый Волк, – Аяжэгобика уверенно показала на то место, где мы тщетно искали очертания Малой Медведицы. – Он и несёт в пасти Северную звезду. Потому что на севере очень холодно, а он не хочет, чтобы та замёрзла.
– А где же наша Медведица? – тоненьким голосом спросила Алёнка, прижимаясь к маме. – И Умка?
– Нашей Медведицы здесь нет, рыбка, – тихо ответила мама, и в её голосе прозвучала не тревога, а какая-то новая, непривычная нежность. – Мы… мы теперь под другими звёздами.
Я кивнул с натянутой серьёзностью, чувствуя, как в моём мозгу с тихим хрустом ломается и школьный курс астрономии.
– А это – Девица, – её палец переместился на причудливую цепочку звёзд. – Она хотела шла принести воды из Ручья, – и действительно, звёзды под пальцем Аяжэгобики струились ручьём, – но за ней бросился Тигр. Лишь Добрый Волк мог за неё заступиться. Поэтому она и держит его за хвост.
«Надо же, – подумал я. – Вместо скучного „ковша“ – целая мыльная опера со звёздными персонажами!»
– А… а это что? – Я вдруг ахнул, увидев то, что раньше доводилось встречать лишь на картинках и в кадрах «Звёздных войн». На чёрном бархате неба висела бледная, размытая, но неоспоримая спираль. Галактика. Видимая невооружённым глазом.
– Ух ты! – воскликнула Агата. – Как карамелька!
– А, это – Незримый Узел, – без тени сомнения объявила наша домашняя звездочётша. – Он хранился раньше далеко-далеко, у других племен, не у Сынов Степей. Те жили в каменных юртах, и святилище, где лежал этот Узел, тоже было из камня. И говорилось, что тот, кому удастся этот узел развязать, станет владыкой всего мира!
Мы с отцом, услышав знакомые мотивы, переглянулись. В его глазах читалось то же, что и в моих: восхищение, замешанное на лёгком ужасе перед масштабом открытия. Но то, что дальше рассказала Аяжэгобика, совсем было не похоже на наш, знакомый со школы рассказ об Александре Македонском:
– И пришёл тогда силач, очень важный и самоуверенный, – продолжала она, с наслаждением растягивая слова. – Пытался развязать этот узел целых тридцать дней! Но ничего у него не получалось.
Она сделала драматическую паузу, глядя на мерцающую спираль.
– И тогда, дождавшись ночи, он просто закинул его на небо! И сказал: «Пусть теперь кто-нибудь другой попробует!»
Воцарилась тишина.
– Ну что ж, – наконец произнёс отец, разминая шею. – Теперь понятно, почему у нас тут нет Луны. Место занято. Незримым Узлом. И пока его никто не развяжет, владыкой мира, выходит, никто не станет.
– Значит, мы в безопасности? – уточнил я.
– До поры до времени, – философски заключил отец.
И тут Аяжэгобика огорошила нас окончательно, произнеся это так же просто, как если бы сообщала о том, что сметана в погребе закончилось.
– Сыны Степей раньше жили под другим небом.
Мы с отцом замерли, словно вкопанные. Она говорила медленно, подбирая русские слова, и каждое из них падало нам в сознание с весом камня.
– Это было тысячи зим назад. Там были другие звёзды. На небе жили две Медведицы. И через всё небо от края до края было пролито молоко.
Она посмотрела на нас своими зелёными глазами, в которых отражались теперь чужие созвездия, и добавила главное:
– И появлялось ночное светило. Оно рождалось тонким серпом, толстело, старело и исчезало. За тридцать дней и ночей. А потом… в степях под тем небом стало расти белое дерево. Вожди сказали: нам нельзя больше здесь жить. И мы пришли сюда.
– Как? – выдохнул я. – Как вы пришли?
– Предки говорили: «Шли долго. Шли, пока не кончились звёзды». А когда нашли новые… остались.
– Мама, а мы тоже пришли, пока звёзды не кончились? – вдруг спросила Алёнка, уже засыпая у неё на руках.
Мама посмотрела на отца, потом на меня, и улыбнулась улыбкой, которая бывает только у самых храбрых женщин – дочерей, жён и матерей первооткрывателей.
– Нет, дочка. Мы пришли как раз тогда, когда самые главные звёзды только начали зажигаться.
Глава пятая. Свет Аурелии
Слова того малоинтеллектуального юноши, которому смартфон заменил Вселенную, задели Аяжэгобику и стали для нее вызовом. Стрелой, что вонзилась не в кабель, а в её гордость. И она ответила на него так, как умела – с безжалостной целеустремлённостью степной охотницы.