Неприятнейшая неожиданность

– Расскажи-ка, расскажи-ка, – неожиданно заинтересовался боярин.

Странно, обычно мужчины не любят слушать о чужих проблемах, зато обожают поговорить о своих. Но аконит работал безукоризненно, не потерял своих свойств за двадцать то лет. Пришлось рассказывать о проблемах с двумя пилорамами из-за боярина Твердохлеба Мишинича.

– И как это все не ко времени! Тут в поход идти через месяц, а за этот срок придется перекинуть две лесопилки на другую речку и выучить приличного пильщика взамен того, которого уведу с собой.

– А что за походы ты в нашем времени затеял?

Изложил.

– Может это выдумки все?

Рассказал и про двух верных предсказателях, и о черных волхвах.

– Не было у бабы забот, купила баба порося… – задумчиво протянул Богуслав. – Может тебе часть моей дружины для подспорья дать?

– Простых людей и мы-то, участники похода, силой мысли перебьем без труда, такой опыт и у меня есть, и Наина, думаю в стороне не останется. Можем просто на них ужас навести. А черный кудесник гораздо мощнее нас, простых ратников он растопчет и не заметит.

– Как же вы со слабыми силами пробиваться-то думаете? Тайными тропами прошмыгнете?

– От этого колдуна не спрячешься! Как можем, так и будем биться. Девушка способности его свяжет, а я с молодыми бойцами ударю.

– Думаешь у вас получится?

– Как уж Бог даст. Но кудесники толкуют, что не одна ватага пойдет. Кому-то может и повезет.

– А может и погибнешь там! – рявкнул бывший воевода.

– А нам, дуракам, все едино: или воробей заклюет, или в бою все поляжем, – усмехнулся я, – Забаву ужасно жалко – только что поженились, ребенка от меня хочет. Лечил, лечил, но пока забеременеть у нее не выходит. А теперь скоро уходить, деньги, чтоб добраться черте-куда, понадобятся и жене надо что-то оставить. Даже при самом благоприятном исходе надолго уходим. Ребятишки, с кем иду, не зажиточны. Торговля каретами, может, не сегодня завтра встанет, наберутся этих экипажей новгородские бояре; кирпичники прибыли пока не приносят – будут строить церковь на народные пожертвования. Реальные доходы были только от лесопилок. И вдруг черт принес Твердохлеба Мишинича! Был бы я сам здесь, особых проблем бы и не возникло. Там спел, тут полечил – глядишь, всегда при монете.

Богуслав тяжело вздохнул.

– Мы бы тебе помогли, не забыли бы твоих заслуг. Да и нужное дело пойдешь делать. Но я все деньги детям отдал, их у меня семеро; а князь из-под родительского крыла вылез общипанный, как кур для варки щей. Деньги у нас с ним появятся, но не скоро – ты уже успеешь отчалить. Так что не взыщи – дать пока нечего. Хочешь лошадей на всех вас для похода дадим?

– Подумать надо, посоветоваться. То ли на ладьях пойдем до Русского моря по Славутичу, то ли посуху поскачем, еще не решили. Но за предложение спасибо. Я от лошадок пока не отказываюсь.

– На худой конец продашь их в Смоленске или Киеве – все-таки какая-никакая деньга забренчит в вашем походном кармане – все хлеб.

– И то верно, – согласился я.

– Ну, до завтра!

– Спокойной ночи.

Боярин снял завесу секретности и удалился. Я подошел, поглядел Мстислава – все было хорошо, и ушел почивать. Устал, как собака. Только упал в кровать, сразу же понеслись разноцветные сны…

Глава 11

Встал около десяти утра. Князь еще спал, дружинники возле него сидели уже другие. Все параметры состояния государя, которые я мог поглядеть, тревоги не вызывали.

Сбегал на двор, нашел туалет, потом умывальник. Вернулся. Бойцов отпустил. Мстислав проснулся, попытался со сна потянуться и застонал от боли в послеоперационном шве.

Его ощущения я не стал убавлять, ни тем более убирать, а то он мне от юношеского усердия весь кетгут порвет. Положено лежать спокойно, вот и лежи, не возись лишка.

– Это меня косолапый так изорвал? – спросил князь, – господи, болит-то как…

– Не надо тянуться и пытаться вставать. Шов, который мы вчера с боярином Богуславом наложили, разойтись может. Опять кишки наружу полезут. Княгиню Кристину от своего излишнего усердия вдовой можешь оставить.

Мстислав заинтересовался.

– А чего она тебе вчера по-немецки говорила? Чего-то прощу или чего еще?

Кристина не хотела, чтобы Мстислав ее речь понял. Навру сейчас чего-нибудь похожее. Кое-что князь все-таки понял. Поймает на вранье, отговорюсь, мол немецкий язык плоховато знаю.

– Сказала – если помирать будешь, передать тебе, чтобы простил ее за дикую ревность.

– Ну, у нее был повод. Задрал я как-то симпатичной дворовой девке сарафан на голову, а Кристинка возьми, да и зайди, как на грех. Три дня бесилась, аж хотела к батюшке в Швецию вернуться. Еле удалось уговорить остаться.

Не поймал лекаря на вранье!

– А что это такой степенный боярин, как Богуслав, взялся меня ушивать?

– Один я не справлялся, слишком рана была велика, помощник был нужен.

– Он же сроду никого не лечил!

– Зато голова светлая, и рука крепкая – не подвел.

– Всю жизнь его знаю, у него ума палата, надежнейший человек. Отец и послал его со мной, чтобы он за мной, недорослем, первые годы приглядел. Одно слово – воевода. Я с ним поругался вчера, уж очень он за порядок радеет, а результат? Богуслав дома остался, а я едва уцелел, теперь тут вот неизвестно сколько пролежу.

– Объясни мне князь, что это за охота такая – по овсам? Я всю жизнь думал, что на медведя только зимой охотятся, из берлоги его поднимают.

– Ходят на него и в начале осени, когда овес уже поспел, а убрать еще не успели. Потапыч идет наесть жир на теле, чтобы спокойней в берлоге было почивать, да лапу сосать.

Появился Богуслав. Завтрак был уже готов. Я жестко обозначил свою позицию.

– Князю несколько дней надо полежать. Я буду приходить поглядывать. Когда присесть можно будет – скажу. Сегодня сгоняю на рынок, заказать надо кое-что для лечения.

– Тиуна может вместо тебя послать? Есть толковый, купит.

– Этого на вашем базаре не купишь. Я такую штуку в очень далеких краях видел. А он, не зная, мастеру, как это сделать, не объяснит.

Боярин понятливо покивал – твои мол, дальние края неведомо, когда появятся.

– Мы чем можем помочь?

– У меня в кармане ни копейки. Нужен толковый человек, чтобы задаток дать, а потом сделанное забрать.

– Сам с тобой пойду – подытожил Богуслав. – Хочешь, чтобы хорошо получилось – сделай это сам.

– А пока мы поесть уйдем, надо, чтобы за князем пара мужиков приглядела, – не дай бог, поднимется.

– Да куда уж мне, – проговорил Мстислав, – и так еле лежу.

Мы пренебрегли его речами, и стали столковываться между собой.

– Опять дружинников дать?

– Им государь может просто приказать. Нужны люди, чтобы слушались только тебя, а на приказы князя не обращали никакого внимания.

– И тебя пусть тоже слушают.

– Пожалуй, – кивнул я.

– Без меня, меня и женили! – обиженно заметил князь.

Но и на это его высказывание отклика не последовало.

– Я сейчас махом обернусь – пообещал Богуслав и отбыл.

– Интересно, а что там на завтрак? – заинтересовался Мстислав, – со вчерашнего обеда во рту маковой росинки не было, жрать охота не по-детски.

И-эх, князь, не мылься, бриться не придется! – подумалось мне.

– Сегодня есть еще нельзя, – обозначил я вслух свою гадкую медицинскую позицию. – Придется до завтра потерпеть.

– Но я же хочу!

Сюсюкать, типа, обидели князюшку, не тащат жранину, было некому.

– Сожалею! – в стиле офицеров царской армии кивнул я головой. Эх, каблуков жалко нет, прищелкнуть бы этак пятками!

– Я приказываю!

Пугливых близко тоже не оказалось. Ты приказываешь, мне наплевать. Я пока тут первый после Бога, глубокоуважаемый Мстислав Владимирович, наследник рода Мономахов.

– Придется потерпеть. И пить можно будет только после обеда.

– У меня губы пересохли! И во рту все свело!

– Так положено.

Опять кивок, опять щелчок. На дальнейшие его неразумные выкрики: «Да кто это положил! Я тут хозяин!» – просто не обращал внимания, включив в голове для прослушивания «Болеро» Равеля.

Наконец пришел Богуслав с двумя подручными. Взгляды орлиные, рожи зверские – то, что надо. Эти приглядят, как нужно. Видимо, были уже проинструктированы боярином, потому что сразу, без лишних вопросов, сели в головах князя и стали бдить за попытками встать.

Неожиданно ворвалась Кристина. Она бросилась к мужу, схватила его за голову и принялась целовать.

– Твой жить! Твой видаль! Яа альсц дигэй!

Русский язык, выученный еще слабовато, от волнения дал трещину. Оранжевый огонь любви пылал на ее груди ярчайшим шведским маяком.

Мстислав обрадованный приходом любящей его слушательницы и кричащей об этом на весь терем, воспользовался случаем и нажаловался, что он хочет пить, хочет есть, а злой лекарь ему запрещает. Богуслав посадил двух мордоворотов возле головы, а от них воняет чесноком и какой-то кислятиной.

Княгиня повернулась к нам злобным лицом, топнула ножкой от возмущения и понеслось! На грани ультразвука вырвалось по-шведски:

– Как вы посмели что-то запретить своему конунгу?! И насажать рядом каких-то вонючек?!

Чудо как она была в этот момент хороша! Даже я, старый пес, искренне залюбовался ее красотой. Поклонился в пояс.

– Моя королева, все это делается для того, чтобы конунг остался жив после вчерашнего несчастья. Или ты хочешь остаться вдовой из-за его жалобы? – спросил я тоже по-шведски.

– А зачем эти вонючие смерды? – растерянно спросила Кристина.

– Эти особо преданные своему королю люди посажены так близко, чтобы удержать его от попыток встать. Любая попытка – и швы, положенные мной и боярином ночью, разойдутся.

– А что же делать?

– Прикажи своей женщине, чтобы сбегала на кухню и принесла кувшин с чистой водой. Поить больного нельзя, нужно только смачивать губы тканью. Кормить вообще нельзя! Ткань вот лежит, – с этими словами я выдал компаньонке одну из оставшихся со вчера чистых тряпок. – А мы удаляемся. Мужики, – велел я караульщикам, – освободите табуретки, посидите пока вон в том углу.

И мы с боярином весело пошли завтракать. Пока ели, Богуслав рассуждал.

– Ловок ты, конечно, необычайно. И по-ихнему чего-то ввернул, загасил свару. А подумал, как князю помочиться и все прочее, сходить?

Говорить, когда ем, не люблю. Но боярин был близок мне по духу – всю ответственность брал на себя. Таких людей я уважаю.

– Боярин, – начал было я.

– Вместе такое дело тянем! Зови меня Богуслав.

– Я не из знатных.

– Не знатность говорит о человеке. А твои заслуги говорят сами за себя. Зови меня по имени.

Я тоже представился – Владимир, просто Владимир. Продолжили беседу, дожевывая ароматную курочку.

– Сегодня, Богуслав, сходим на базар, закажем там у резчиков вещицу из дерева, чтобы Мстислав мог на нее лечь. Это, чтобы он сходил по большому. Желательно это сделать побыстрее. Я, конечно, расслаблю князю кишки, но к послезавтра эта штука должна быть. У нас, в дальних краях ее зовут судно или утка.

При моих словах – дальние края, боярин поощрительно кивнул головой: не будешь же каждый раз, когда недалеко чужие уши, огород городить, завесу ставить.

– А как же эта утка выглядит?

Я описал и показал размеры руками.

– Тут нам не резчик, а хороший столяр нужен. На рынке-то они не всегда сидят, очень часто мастерскую возле собственного дома имеют. – Боярин подозвал подавальщика.

– А где вы деревянную посуду берете, все эти чаши, ковши, миски?

– Пафнутий делает.

– А где его найти?

– Если нужен, прямо сейчас приведу. Только он не наш, не княжий.

– А чей?

– Твой, боярин. Он к нашей поломойке Настьке прилип, замуж зовет. Она пока не идет.

– А чего так?

– Настька свободная, а Пафнутий твой холоп. За него выйдешь, сама холопкой станешь.

– Зови!

Очень быстро привели Пафнутия. Он был огненно-рыжим и страшно лопоухим. Увидев своего боярина, склонился в низком поклоне.

– Ты посуду делаешь? – зарычал Богуслав.

Молодой рыжик аж затрясся, видать, сильно боярин прославился своим добрым нравом среди подвластных ему людей. Трепеща, начал оправдываться в неведомых и ему самому прегрешениях.

– Я ничего не брал, ничего не делал, ничего не знаю!

Что ж, уголовный кодекс он практически выбрал. Для политического сыска хорошо бы добавить: не замышлял, не науськивал, не организовывал. Но сейчас это еще не развито. Осталось только крикнуть на прощанье: я больше не буду! – когда будут уводить на эшафот.

Богуслав понял, что перегнул палку и решил сменить тактику. Этак заменить для наибольшей эффективности зверский кнут на приятнейший пряник.

– Не трясись, дурачок, – голосом ласкового папеньки начал вторую попытку боярин, – никто тебя ни в чем не винит. Надо одну деревянную вещицу сделать.

Это оказало замечательное воздействие.

– Что хочешь сделаю!

– Вот и чудненько. Сейчас тебе лекарь все объяснит.

Я рассказал, показал на пальцах, что мог. Было видно, что паренек не понял ни шута. Потом взял ковш и еще раз изложил, сопровождая свои мутные речи более наглядным показом. Наконец до юного столяра дошло.

– Сделаю! Завтра к обеду сделаю!

Вроде бы и неплохо, срок реальный. Богуслав опять продолжил беседу.

– А на волю хочешь? Почти за просто так получить мою настоящую вольную на бересте?

И тут мы увидели, что в глазах парня засиял, как писал Федор Иванович Тютчев:

И сквозь опущенных ресниц

Угрюмый, тусклый огнь желанья.

– Что надо исполнить? – перехваченным, хриплым от вожделения голосом спросил Пафнутий.

– Сделать судно сегодня к вечеру – елейно поманил его рабовладелец.

– Будет! – страстно заверил пылкий влюбленный.

– Но гляди, будут занозы, задиры, ранящие кожу, кого-то засекут в ночь насмерть!

Ах времена, ах нравы!

– Хоть языком отлижу, будет нежная поверхность, как кожа у ребенка – заверил столяр.

– Беги, работай.

Молодец унесся быстрее ветра – зарабатывать вольную жизнь и любимую девушку в придачу.

– Хорошо, что ты решил отпустить Пафнутия, живой ведь человек, и влюблен, похоже, очень сильно.

– Мне на него наплевать с высокой колокольни, – ответил добрейшей души человек, – их у меня две сотни душ. Сделает дрянь, засеку сегодня насмерть и не расстроюсь. А Мстислав у меня один, мне с ним век доживать, вот за него и беспокоюсь.

– Может, отзовут тебя завтра, кто ж знает?

– Я знаю. Мне Мономах перед нашим отъездом приказал служить его старшему сыну до самой смерти! А он решений не меняет никогда. Сколько Мстиславу в Новгороде править?

– Двадцать два года.

– Значит, я тут буду проживать до конца дней моих.

– Покажи-ка правую ладонь.

Богуслав охотно предоставил ладошку, похожую на лопату, для исследования. Линия жизни была довольно-таки длинна, но боярин не долгожитель, это точно.

– Да поживешь еще изрядно…

– Не виляй! Сколько?

– Лет десять еще.

– И гадалка в Чернигове мне почти то же самое сказала. Умрешь, говорит, в 69 лет в Новгороде в конце весны. Ну, неважно. Сегодня-то, что будем делать, когда князя погонит по маленькой? Ты ему чего-нибудь парализуешь, или пусть прямо в кровать ходит?

– Здесь проще. Ухватим отсюда любой ковш и какой-нибудь таз, чтобы его туда выливать, а не бегать каждый раз на улицу.

– А зачем таз? Возьмем какой-никакой бочоночек или жбан.

– И то верно.

Мы отобрали на кухне нужные емкости, небольшой бочонок потащил подавальщик, и вернулись в княжескую опочивальню.

Там все было чинно, по-скандинавски. Две наследницы викингов работали вовсю. Наперсница смачивала тряпочку в небольшой глиняной мисочке, которая по размерам смахивала на посуду для кошки и передавала ее Кристине. И вот тут начиналось священнодействие. Княгиня некоторое время встряхивала ткань в воздухе, потом растягивала ее двумя руками, дышала на нее, видимо, чтобы подогреть, и не спеша обрабатывала губы мужа.

Мстиславу вся эта процедура уже надоела. Он понимал, что его попытки пресечь женский коллектив обречены на провал, но еще пытался переломить ситуацию.

– Крися, ну хватит уже, перестань, – нудил государь, но конвейер работал неутомимо и без остановки.

Вот они истоки концерна «Вольво» – даешь шведскую крону!

Завидев меня с деревянным ковшиком в руке, князь обрадованно зашумел.

– Владимир, уйми ради бога этих баб! Ты один на них как-то можешь повлиять. И мне кое-что тебе надо сказать по секрету.

Одного взгляда, брошенного мной на Мстислава, хватило, чтобы понять страшный секрет лучшего правителя того времени: мочевой пузырь был растянут и переполнен, а надудонить прямо в кровать или дерзко на пол, он невыносимо стеснялся.

Я жестко скомандовал на безукоризненном шведском:

– Всем немедленно покинуть помещение! Срочная лечебная процедура!

Дисциплинированные иностранки быстро удалились. Быстро откинув одеяло, подсунул князю, лежащему на правом боку лицом ко мне, ковш под нужное место.

– Сюда вали!

Мстислав спорить не стал. У-у-у-у-шшш! И чувство глубочайшего облегчения легло на чело правителя древнего Новгорода.

– Вовремя ты подоспел! Еще чуть-чуть и пришлось бы прямо в кровать, как в детстве. А есть точно нельзя?

– До завтра подождем. Это не мне, это тебе нужно. Потерпи.

– А ты сегодня не уйдешь?

– За тобой пока приглядывать надо. Может еще чего придется поделать. Посидим, полежим сегодня в одной спальне. А пить и есть уж завтра будешь. Представь, что ты в походе, а кругом ни еды, ни воды.

– Ну хоть водички бы хлебнуть! Во рту и в горле страшно пересохло!

– Представь, что ты еще Кристину раненую несешь, и она воды просит. А у вас на двоих последний глоток. Сам выпьешь?

Оранжевый огонь любви полыхнул на груди князя. Стальным голосом он ответил:

– Все ей отдам!

– Вот и потерпи, не умрешь от жажды.

Я вылил ковш в бочонок, поставленный в углу и завалился на топчан расслабиться после завтрака. Богуслав присел к Мстиславу и начал обсуждать какие-то их дела.

Неожиданно подошел дружинник. Князь и боярин встрепенулись.

– Что такое? Враги объявились?

– Да нет, девка какая-то лекаря спрашивает, говорит очень надо.

Тут уже встрепенулся я. С Забавой что-то не так? Или дом сгорел? Дом-то бог с ним, новый отстрою…

– Беги, беги – отпустили меня князь и боярин.

Вылетел к воротам. Пока бежал, думал, – я же предупреждал, что на всю ночь уеду! Врага можно не бояться – жена голыми руками порвет, это-то ерунда…

Там меня ждала невредимая Забава в дорогом ожерелье от Соломона.

У-уф! Облегчение, большее, чем у Мстислава, посетило душу. Подлетел к любимой.

– В чем дело? Что случилось?

Железное кольцо ласковых женских ручек обняло меня. Высоченная Забава чмокала мужа в макушку и рассказывала своим необычайно красивым голосом.

– Я соскучилась необычайно! Не смогла прожить так долго без тебя!

А ведь и верно, ни разу еще не расставались надолго. Как в какие-то походы упрусь?

– И тошнит как-то погано с утра…

Вот это меня насторожило. Строгим голосом произнес:

– Забава! Отпусти меня. Не до шуток!

Богатырка неохотно выпустила супруга из сладкого плена. Быстро оглядел ее всю – абсолютно здорова, нареканий никаких нет. Хотя постой, постой…

Внимательно вглядевшись, усмотрел внизу живота малюсенький красный мерцающий огонек. Неужели свершилось, и наша борьба за появление ребенка увенчалась успехом? Сильно мешал какой-то нетипично яркий для осени солнечный свет.

Дал немножко глазам отдохнуть и опять посмотрел. Солнце как раз скрылось за подошедшей тучкой. Сомнения рассеялись – получилось! И, похоже, в тот самый день, когда я несколько раз пал жертвой необузданных женских страстей.

– Знаешь, Забава, похоже, что через девять месяцев ты станешь матерью.

Сначала она не поняла. Потом усомнилась.

– Может ты ошибаешься?

– Вряд ли.

– А как бы это проверить?

– К волхву Добрыне надо ехать. Другие не увидят. Да и то несколько дней надо переждать – срок слишком маленький.

Тут она все-таки решила порадоваться и начала подбрасывать меня в воздух, как плюшевого мишку, и, надо сказать, довольно-таки высоко. Силища-то у жены невиданная… Планировал вниз я каждый раз с некоторым сомнением: поймает или не поймает? Вспоминалась стародавняя шуточка: подкинуть подкинули, а поймать забыли. Позабавившись, оставила в покое. Поэтому она и Забава, а не как мне истолковывали ее имя – утеха, услада.

– Когда же все-таки поедем, Муся?

Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! Сроду меня никто Мусями, Пусями, Зайками или Кисками не называл! Возмущение просто захлестнуло мое мужское достоинство. Забава же в это время взялась меня расцеловывать. Сначала я отмяк, потом размяк, а затем просто потек… Моя стальная воля потихоньку превратилась в пластилиновую игрушку для любимой. Ну, звали меня раньше Атосом и Банзаем, самураем и немцем, теперь побуду Мусей и Пусей – лишь бы Забава была рядом. Чтобы почаще целовала, а называет пусть как хочет.

Любимая уже что-то начала увлекаться, и к страстным поцелуям стали прибавляться поглаживания самых неожиданных мест. Что-то мне кажется, что, если бы мы были не у ворот кремля, а дома, со мной бы сделали что-то интересное не меньше двух раз практически немедленно. Ах, как жаль, что мы не дома…

Сзади раздалось деликатное покашливание. Забава немедленно отдернула руки, которые, уже подняв мне рубаху, начали беззастенчиво играть с завязкой на моих портках.

– Здравствуй девица-красавица, – поприветствовал ее Богуслав, – ты чья будешь?

Забава потупилась, как провинившаяся маленькая девочка.

– Я евонная законная жена…

Боярин вздохнул.

– Скучновато вам, наверное, порознь. Давно женаты?

– Медовый месяц у нас.

– Тогда тем более. Может придешь к нам в гости сегодня к ужину? А там, чтобы одной вечером не бродить, на ночь и останешься. Комнатку я вам выделю. И тебе, Володя, чего возле князя-то всю ночку торчать?

Что-то он какой-то подозрительно ласковый.

– Тебя как звать?

– Забава.

– Я боярин Богуслав. Вечером на входе меня спросишь, проведут куда надо.

Он улыбнулся, поговорил с дружинниками и ушел назад в терем. Забава просто ликовала.

– Опять вместе будем! Какой душевный человек!

Я эту душевность повидал в деле и знал, что просто так она у боярина не появляется. Гораздо чаще засеку чередуется с зарублю. В то, что он полюбил меня, как родного, очень слабо верится. Какая-то есть у него цель, но какая?

Ладно, вернемся к нашим делам.

– Значит, ты на ночь уйдешь, а дом брошенным оставишь?

– Да чего у нас красть-то? Вдобавок там собака караулит.

Такие песни я слышал и в 20 веке. Одних моих знакомых ограбили два раза подряд, и каждый раз нашли, чем поживиться. Потом муж озлился и поставил в квартире железную дверь. Самое забавное в этой истории то, что он был очень хорошим сварщиком, и эти двери делал сам, а железо ему доставалось бесплатно.

Это мнение жены надо было исправлять.

– Давай кратенько обсудим, что у нас можно украсть. Собака, вдобавок такая молодая, как наша Марфа, без поддержки хозяина, годна только из-за забора гавкать. Любой вор ткнул ее ножом и дорога свободна. А в доме твои драгоценности. Их если продать, два таких дома, как наш, можно купить. Они не только красивые, они еще и очень дорогие. В конюшне бьют копытом две отнюдь не дешевые лошади, подаренные мне князем Давыдом. Их продать, несколько лет на эти деньги можно жить, не работая. И на прощанье еще могут избу поджечь, что бы ни одна собака-ищейка их след не взяла.

Забава оценила возможный размер убытков и понурилась.

– Что же делать, дома мне теперь сидеть, имущество караулить?

– В этом нет нужды. Надо просто оставить двух верных людей для охраны.

– А где их искать?

– Они обычно возле кирпичников отираются.

– Кто же это такие?

– Иван и Наина.

Забава хлопнула себя по лбу.

– Как все просто! – Тут ею овладело беспокойство. – А они согласятся?

– Если артачиться будут, скажешь, что я просил. Отказа не будет.

Супруга вновь расцвела.

– И имущество будет цело!

– Мне лишь бы ты была цела. Остальное все ерунда.

– К ужину приду! – проворковала Забава, и, окрыленная мыслями о предстоящей ночи, исчезла.

А я отправился продолжать наблюдение за послеоперационным больным. Когда зашел в опочивальню, князь сразу спросил меня:

– Владимир, а как это твоя жена изловчилась тебя в воздух подбросить?

– С ее силой особой ловкости и не надо – она богатырка. Если захочет, троими такими, как мы, может жонглировать.

И по ходу рассказал историю про медведя.

– А ты-то как на ней женился? По ошибке что ли?

– Какая уж тут ошибка, нарочно ждал, когда Забава придет к двум своим братьям-кузнецам и наковальню переставит, которую неслабые молодцы на пару не осиливали. Предлагал им своим конем двинуть – отказались, сказали, что тут тяжеловоз нужен, а лучше два.