Сладкий яд затворничества

1. Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу

 Шуршат влекомые сквозняком, терпко пахнущие, полуистлевшие листья. Отполированные столетиями камни пола вытянули из тела остатки тепла по капле. Не открывая глаз, он чувствовал над головой высокие гулкие своды храма. Приоткрыл глаза, а на пороге ее силуэт, белый и призрачный. В струях воздуха развивается юбка, очерчивая стройные ноги, а тень от шляпки полностью закрывает лицо. Но Захар знает, что это она. «Эмма» – шепчет он, и глаза снова закрываются. Что за странный, но очень знакомый запах? Ладан? Или запах лекарств? Все путается в голове. Это сон? Он пытается вспомнить как все начиналось.

– Нам еще пару пива! – Захар махнул рукой, попытался привстать, но его качнуло, и Леша едва успел поддержать его.

– Может уже пора домой? Столько работы навалилось! – рыжий Леха, уже который раз, тревожно посматривал на часы. Народу в пабе заметно поубавилось и стали видны дубовые столы и барная стойка, ранее закрытая от них разношерстной публикой.

– Ну ребят! Так редко видимся… И повод такой! Пришло время подведения итогов: «Земную жизнь пройдя до половины…» – тут разговорившегося Захара прервал круглолицый Сенька.

–  Интересно, когда во времена Данте наступала половина жизни? Небось, лет в двадцать. Жили гораздо меньше, но… поэтичнее что ли? Или осмысленнее, острее? А мы спешим, глядя в телефоны, а внутри пустота и безразличие, – Сенька запустил длинные пальцы в густую, вьющуюся шевелюру, собранную в хвостик. Стало заметно, что и его порядком развезло.

–  Все в этой твоей строчке противоречит нашему сегодняшнему поводу. Мы, наоборот, только выбрались из сумрачного леса, и дела у нас наладились. У Сеньки пошла карьера. Ты получил такой заказ, который тебя всю жизнь кормить будет. А у меня скоро родится двойня! – Леха осекся на полуслове и огляделся по сторонам, как будто выдал государственную тайну. За столом все затихли, а потом Захар и Сенька не сговариваясь захлопали.

–  Двойня!! Все скрывал! Поэтому ты Ксению давно нам не показывал? Ты первый из нас станешь отцом. Это – повод! Сдвинем бокалы! За это грех не выпить! – Захар поднял тяжелую кружку с пивом.

–  За это пить не буду! Нельзя! Сглазить можно! Не проболтайтесь Ксюхе, что знаете, она мне башку свернет! У нее – суеверия, боится сглазить. Я пью за успех Захара!

–  Да ну, брось ты! – Захар пытался скромно улыбнуться, но улыбка получилась какой-то кислой. – А сколько мне пришлось выбегать и скольким противным физиономиям улыбаться, чтобы продвинуть свою идею! А я кабинетный работник! Компьютерный, в смысле… Мне это все – ножом по горлу!

–  Вот развоевался! Как будто нам всем не приходилось в жизни прогибаться! – Сенька криво улыбался, демонстрируя полное безразличие к оплеухам жизни.

–  А я так не могу! Моя бы воля, я бы вообще из дому не выходил, и никого бы не видел! Никогда! – разошелся Захар, убирая с лица русые волосы, остриженные модным каре.

–  А нас? Ты кривишь душой! Затоскуешь!

–  Ну разве что вас… – сделал реверанс из вежливости Захар.

–  Ведь мы как три мушкетера, всегда вместе! С детства, в один вуз вместе пошли! – Леха пытался делать какие-то жесты, по его мнению, напоминающие о дружбе мушкетеров, но его никто не поддержал.

–  А ничего, что мы почти два года не виделись? Ты жениться успел и даже на свадьбу не пригласил!

–  Простите ребята! Замотался. Да я и не праздновал особо…

–  Помните, как хорошо было во время ковида? Никуда нельзя было ходить, работали дома! Тогда у многих и появилась эта великолепная возможность дистанционной жизни, – все гнул свою линию Захар.

–  «Дистанционной жизни»! Ну и названьице придумал! Сразу понятно, что это не жизнь, а ее суррогат! Вспомни, как мы мучились когда нас всех рассадили по домам! Тренажеров накупили, а в скайпе любовались пальмами на балконах друзей, которые тоже сидели дома, но далеко за рубежом. Тогда и народилось это полчище курьеров, заполонивших сейчас наши улицы! Я помню, как после заточения впервые вышел на улицу и почувствовал ветер, треплющий мне волосы. Это тебе не домашний сквозняк, а свободный, уличный ветерок! – разошелся Сенька.

–  Кое у кого культ волос! – усмехнулся Леха и, с явной завистью, пригладил свой уже редеющий у лба рыжий ежик.

–  А я мечтаю вернуться к той жизни!

–  Ну и посиди дома, раз устал. Но долго не просидишь. Недельку- другую, не больше.

–  А спорим, что год, да и даже два года просижу, и ни разу на улицу не выйду? Разбей нас Леша! – Захар протянул руку для пожатия Сене, который ее охотно пожал, но Захар не отпускал ее. – Разбей-разбей!

–  Дураки что ли? Завтра посмеетесь над своим спором!

–  Нет! Я серьезно.

–  А на что спорим-то?

–  Давай на миллион!

–  С ума сошел? Откуда у меня такие деньги? – возмутился Сенька.

–  Ага! Значит не уверен в победе!

–  Почему? Уверен! Да и вообще ты завтра забудешь об этом. Ладно, миллион так миллион! Разбей, Леха! – и Леха ребром ладони закрепил спор, разбив крепкое рукопожатие друзей.

–  Завтра все доделаю, оформлю и лягу на дно! – предвкушая покой и сладостное одиночество, Захар улыбнулся и сладко зевнул.

–  Да мы не оговорили все условия, сроки… – разволновался Семен, как речь зашла о миллионе.

–  Условия простые – с послезавтра я не выйду за пределы своей квартиры ровно два года, – повторил Захар. – Через два года вы увидите перед собой совершенно другого человека, очистившегося от шелухи негатива, скопленного за жизнь в прагматическом обществе, лишенном гуманистических идеалов! Сколько времени у меня высвободиться от пустой беготни по Москве, от лишних встреч и разговоров с неприятными мне людьми, только потому что это «нужно!» «нельзя обидеть!» «не придешь, выпадешь из обоймы» … Это время можно потратить на самосовершенствование и выход на новый уровень в своей профессии! Нам не хватает сил чтобы сосредоточиться, осмыслить свои цели и понять самого себя…

–  Это только так кажется, а сами заваливаемся на диван и зависаем в интернете, рассматривая всякую ерунду. Мы отвыкли думать! – из опыта резюмировал Леха.

–  Эк, загнул! А сколько пафоса в его речи! Прямо манифестация! Главное самому верить в то, что говоришь! – это как-то не по-доброму прозвучало из уст Сени. Или так показалось Захару, объятому демонами и спиртовыми парами.

–  Пора к дому! – наконец поддержал будущего отца семейства Захар и расплатившись, они вышли из паба, но еще долго стояли на углу, никак не находя в себе сил расстаться.

Сильно болела голова. Зачем нужно было вчера так обильно подливать Бехеровку в пиво? Это все Сенька с его четырьмя годами жизни в Чехословакии! Или уже в Чехии? Захар не помнил. Многие моменты вчерашнего дня вспоминались с трудом. Он только отчетливо помнил их с Сенькой спор. И вместо той радости, которую он ощущал вчера от мысли, что можно на два года остаться в обществе самого интересного ему собеседника – самого себя, он ощущал только страх. Примерно такой же липкий страх, который он ощущал всегда, когда ему приходилось выступать с докладом в компании, идти на публичные встречи, представлять свои работы перед большой интерактивной доской с графиками и схемами. Конечно, он знал, что он интроверт. Как говорил его отец – «бирюк». Он надеялся, что это с возрастном пройдет, но – нет, не прошло.

Сегодня ему придется убедить начальника, что для фирмы выгоднее, если он продолжит свою работу дистанционно. Работы много, необходимо создать целый пакет сопряженных программ, механизм действия которых кроме него никто не представлял. Он заранее думал, как отразить возражения начальника и как убедить его в пользе удаленной работы. Заходя в кабинет, он чувствовал, что у него намокли ладони. Вопреки его ожиданиям, начальник бодро выскочил из-за стола к нему навстречу и долго жал ему руку, приветливо улыбаясь. За его спиной, в огромной застекленной стене, гасли ночные огни Москвы и алел поздний зимний восход. «Наверное будет опять морозно» – некстати подумал Захар.

Половину того, что говорил начальник, он не запомнил, или не услышал от волнения. Начальник все время повторял какую-то астрономическую сумму перечисленного ему аванса, похлопывая его по плечу. А Захар не мог оторвать взгляда от его белоснежных зубов на загорелом лице, следил за движением губ и не улавливал смысла сказанного. Но главное он понял – ему позволили самостоятельно решать, как ему удобнее работать: «Дома, так дома». Все придуманные им аргументы не пригодились, даже жаль. Договорились что, если что-то понадобится подписать – пришлют с курьером. А так все – по почте и через интернет. Захару показалось, что начальник с нескрываемым любопытством стал его разглядывать после его настойчивого желания уйти на «удаленку». Раньше особого интереса к нему он не проявлял. Или, может, он почувствовал запах перегара, который, похоже никак не удалось победить, ни традиционным мускатным орехом, ни ароматическими пастилками?

Захар обожал свою квартиру, которую смог приобрести относительно недавно. До этого он жил много лет в старой двушке, оставленной мамой, в Кузьминках. Он очень любил район, в котором вырос, но всегда мечтал жить ближе к центру. Понты? Нет, конечно, нет, он был начисто лишен снобизма. Но этот район вызывал у него какие-то необъяснимые сильные чувства.

Во-первых, центр города с трехэтажными домами и церквушками на каждом шагу ассоциировался со свободой и независимостью, ведь именно здесь он снял свою первую квартиру. Ему казалось, что здесь и народу меньше и дышится иначе.

А во-вторых, он искренне верил, что в одной из прошлых своих жизней он жил где-то здесь, неподалеку.

Все в его душе переворачивалось, когда он заходил в одну из многочисленных церквей неподалеку. Он всегда считал, что не верит в бога, но его всегда тянуло зайти в церковь. Прошло немало времени, прежде чем он решился.

Первое посещение церкви он помнит до сих пор. Преодолев свой страх, потоптавшись на входе, он робко зашел внутрь. Кроме него в церкви была еще женщина в черном, которая в полутемной лавочке раскладывала свечи и открытки. Тогда смутило, что Иисус смотрит на него грозно и неодобрительно, он чувствовал себя крайне неловко и все время ждал, что монашка грубо сделает ему замечание, а то и вовсе выгонит из церкви. Но этого не произошло, и позже он снова решился зайти. Постепенно он научился ставить свечки и креститься. Молится он не умел, не знал слов и пока к этому не был готов. Не то, чтобы он считал себя атеистом, а сейчас ощущал себя на перепутье.

Однажды, зайдя в белокаменную церковь XVII и, потянув на себя тяжелую дверь за кольцо, он отчетливо представил, какой пол будет дальше, перед второй, совсем низкой дубовой дверью. Между двумя серыми камнями был один побольше, розоватый, вытертый до ямки ногами прихожан, а справа в нем шла глубокая трещина, отделяя от него большой треугольник. Когда он преодолел первую, тяжелую дверь и бросил взгляд под ноги он обомлел – все именно так! И трещина на месте! Он точно был здесь! Когда-то очень давно. Захар был в полном замешательстве. Ему не хватало воздуха, волнение его душило. Казалось, что он сейчас вспомнит, когда и с кем бывал здесь в прошлой жизни. Но вместо этого воображение упорно продолжало работать и рисовало ему двор в брусчатке, окруженный сиренью и белокаменное одноэтажное здание. Трапезная?

Захар скорее выбежал из церкви во двор, обогнул ее вокруг, но не нашел ни трапезной, ни кустов сирени! Все ушло… жгучее ощущение дежавю пропало. Но сохранилось твердое убеждение, что он тут раньше был. О своих переживаниях он никому не говорил.

И теперь, возвращаясь к себе домой, он радовался, что живет в этом районе, с которым он связан иррациональными воспоминаниями и необъяснимыми чувствами, что видит из окна самый диковинный дом в Москве с непропорционально высокими колоннами, спящими львами и драконами. Эклектика этого дома как нельзя лучше отражала его мироощущения, мятущегося и противоречивого, то неуверенного в себе, то способного на самые отчаянные поступки.

Он не переставал надеяться, что однажды он все вспомнит, поймет и разгадает все загадки, которые ему подбрасывает подсознание.

Бросив ключи на тумбу в прихожей, он устало развалился на диване, даже не снимая кроссовок. И тут его осенило, что «послезавтра» наступает уже завтра. Этот день, когда ему уже не выйти на улицу и так два года! Может надо пока куда-то сбегать? Запастись чем-то? Его охватила паника, вскочив с дивана он сделал несколько кругов по комнате. Потом вышел на улицу и купил пару бутылок коньяка и текилы. «На два года, конечно, не хватит. Ну ничего, буду жить здоровой жизнью!» – подумал он. Или произнес вслух?

2. Тяготы начала пути

Вода из крана, стекавшая в ладони, никак не хотела согреваться. Захар не стал ждать и бросил в лицо целую пригоршню ледяных капель. Лицо слегка покраснело, а некоторые капли застряли в щетине как утренняя роса на лугу. Уже на второй день одиночества он решил не бриться и, с удивлением, заметил первые седые волоски в отросшей бороде.

–  А ведь мне только тридцать шесть лет! Седина… – сказал он в слух.

Разговаривать с самим собой довольно давно вошло у него в привычку, но раньше он часто себя одергивал и боролся с этим, а теперь, в добровольном заключении, он счел это не только приятным, но и полезным. Иногда создавалось интересное ощущение, как при игре в шахматы с самим собой – второе «я» начинает тебе в чем-то возражать и пытаться учить тебя. Все это нимало забавляло его, казалось, что он не один, а их уже двое.

Вот уже больше недели он наслаждался одиночеством. Действительно, наслаждался. Ему даже удалось оптимизировать свой быт, избавившись от лишних теперь дел. Он ходил в трикотажной футболке и шортах и в этом же спал, даже пару дней не чистил зубы, но потом одумался, неприятно. Конечно, он ничего не гладил и не убирался. Спартанская обстановка позволяла и так сохранять относительный порядок.

Первое, что он сделал на пороге новой жизни – позвонил Семену.

–  Сенька, ты помнишь о нашем споре? Время пошло. Я уже сутки не выхожу из дома!

–  И че?

–  Ты забыл??

–  Нет, не забыл, но одно дело – сутки, а совершенно другое – два года. Ты не выдержишь!

–  Выдержу! Я наслаждаюсь!

–  Ну-ну… Потом поболтаем, я на работе, занят.

На начальном этапе нужно было продумать все нюансы организации быта. Это было несложно. Большую часть продуктов уже давно заказывал с доставкой. А если и заходил в магазины, по дороге с работы, так чтобы посмотреть, не захочется ли чего-то эдакого…

Но на самом деле он был равнодушен к пищевым изыскам и часто даже не замечал, что ест, погруженный в свои мысли. Единственная проблема, с которой он столкнулся – это мусор. Он его сортировал в три пакета, придерживаясь экологической концепции потребления. Пакеты вскоре наполнились. Что делать? Спасительная мысль пришла довольно быстро. Захар открыл дверь на лестницу, сел в свою оранжевую грушу – любимое бесформенное кресло, и углубился в работу. Время летело быстро, и он чуть не пропустил внука престарелой общительной соседки

–  Привет! – парень удивленно посмотрел на соседа. До этого они не здоровались.

–  Привееет!

–  Выручай, брателло! Можешь мне помочь выбрасывать мусор в контейнер во дворе?

–  Чего это? Я тимуровец что ли? Да и ты не беспомощная бабушка, – ухмылялся великовозрастный подросток в красной бейсболке, надетой козырьком назад, и непомерно широких штанах.

–  Я тебе буду платить каждый месяц. На карту переводить. Три тысячи. Договорились?

–  Пять! – сосед впился глазами в Захара, и тот опустил взгляд.

–  Ладно…

–  Может лучше наличкой?

–  Нет! – на этот раз твердо сказал Захар и сдвинул брови. – Диктуй номер, переведу аванс за месяц.

–  Ух ты, уже! Класс!

Захар встал и вынес три мешка в прихожую.

–  Неет, сортировать я не буду. Все – в один мешок! – упрямился прыщавый.

–  А как же экология? Тебя, человека будущего, это не волнует?

–  Неа…

–  Ладно. Но мешок буду выставлять за дверь. Если увижу, что не вынесен – оплату приостановлю.

–  Океюшки, – и парень сгреб мешки и, нелепо приволакивая ноги, двинулся вниз.

Так был улажен этот сложный вопрос.

Работа шла очень быстро. Ничто не отвлекало от нее: не нужно было тратить время на дорогу и пустую болтовню с коллегами, которой очень тяготился. Погода стояла морозная, а дома было тепло и уютно. Сидя дома, Захар любил вспоминать, как он утром с трудом вбивался в густую топу вагона метро и, избегая взглядов плотно прижавшихся к нему людей, думал: «Когда же это закончится?». И вот – закончилось.

Каждый день доставлял радость, обрастал ритуалами и оттого становился еще прекрасней. Захар не садился к компьютеру пока не сварит себе крепкого кофе. Работать и прихлебывать маленькими глотками кофе из тяжелой керамической чашки, стоящий справа от клавиатуры, было очень приятно. Правда, иногда, уйдя в работу с головой, он вспоминал про него спустя часа два, когда кофе становился совсем холодным. Но Захар не был гурманом и допивал холодный с неменьшим удовольствием.

Начальник оставался доволен его результатами – он никак не ожидал такой продуктивности от расхлябанного на вид Захара. Уже дважды за это время ему присылали курьера за дисками с рабочими материалами, так как иные способы пересылки Захар считал сомнительными. Первый раз приходил молодой стажер из их отдела, полный, вертлявый парень, назойливо внедрившийся в святая святых квартиры – к компьютеру и, жадно оглядываясь по сторонам.

Захар не понимал, что в квартире могло вызвать такой интерес парня. Конечно, квартиру он любил и, приобретя ее, возомнил себя дизайнером, всю энергию направив в организацию ремонта и оформления квартиры. Дизайнера, конечно, пришлось нанять для профессионального подхода к ремонту и материалам, но он работал под строгим контролем Захара. Поэтому квартира, полная противоречий и эклектики, явилась отражением этой схватки гламурного дизайнера и аскета -хозяина. Захару удалось отстоять его любимый угол – три стола, объединенные в каре, с тремя компьютерами на них. Два их них он заказал у мастера по мебели, потратив кучу денег, а третий позже купил в ИКЕЕ. Для потолка в этой комнате Захар выбрал глубокий серо-оливковый цвет, настояв на этом цвете, пришлось пойти на уступки и согласиться на огромный серый длинношерстный ковер, навязанный дизайнером. Но против кафельной плитки он уже стоял насмерть, и в комнате постелили теплый серый паркет. Это была его пещера, в которой всегда был полумрак, только тут хорошо работалось и думалось. Здесь же стоял постоянно разложенный диван, на котором он спал. А сейчас он иногда стал спать и на диване в гостиной, если там его охватывал сон, чего никогда раньше не делал.

Гостиная явилась отражением полной победы дизайнера – пол в белой плитке с черными узорами, от которой иногда рябило в глазах, одна стена с черными обоями с тиснением, вторая с белыми. Острый угол комнаты завершался эркером, наполняющим квартиру воздухом и радостью. Захар был против декорирования эркера и использования портьер. Портьер не было нигде! Свет и темнота свободно проникали в квартиру, делая ее частью московской жизни с ее отблеском витрин и всполохами фар, проезжающих машин.

Захар даже не заметил, как стремительно курьер в костюме, который ему был явно мал, повесил куртку в прихожей и, пройдя по квартире, расположился на диване. Почему-то он напомнил ему жука из мультфильма про Дюймовочку, шлицы пиджака расходились сзади и напоминали надкрылья жука.

Оставалась надежда, что, получив пакет с дисками, он сразу встанет и уйдет, но не тут -то было. Наверное, именно так пару веков назад у московского купечества, проживающего неподалеку, на Большой Ордынке, и было принято наносить визиты, степенно, не торопясь. Тогда, судя по фильмам, подолгу пили чай и вели неспешные разговоры о погоде. Но не сейчас! «Не надейся, кофе я тебе не предложу! Уходи!» – думал Захар, хмуро глядя на улыбающуюся розовощекую физиономию юнца.

–  Так вот где рождаются гениальные идеи нашего подразделения! И квартира необычная! А я с мамой живу, – сделал широкий круглый жест курьер и зачем-то добавил про маму.

«Мне это не интересно! Когда же ты, наконец, уйдешь?!» – злился Захар. Хотя после такого грубого комплимента, парень уже перестал казаться столь неприятным.

–  Ой, я забыл! Мне нужно срочно позвонить! – Захар решил применить такой безобидный намек, чтобы выгнать курьера.

–  Да-да, звоните, я подожду! – еще шире улыбаясь, ответил краснощекий.

Тогда Захар встал перед ним, надеясь, что такой сигнал он воспримет скорее. Но, увы… парень даже не пошевелился, не испытывая дискомфорта от того, что он с задранным подбородком вынужден смотреть снизу вверх на хозяина квартиры.

Пришлось выйти в другую комнату и изображать разговор по телефону. При этом Захар проклинал себя за мягкотелость и принял твердое решение сейчас же выгнать нахала, крадущего его время. Сжав кулаки, он стремительно вышел из спальни, но увидел, что парень уже одетый стоит в прихожей:

–  Простите, мне пора! Засиделся я тут с вами, – и, подхватив свой рюкзачок, он вышел на лестницу.

–  Пока, – растерянно сказал он, уже закрытой за курьером двери, и чувство радости горячей волной охватило его. – Можно и выпить глоток!

Захар пил не часто, но собственное вознаграждение было одним из его ритуалов. Награды были не столь уж разнообразными – чашечка кофе с утра, необыкновенный завтрак, неспешное рассматривание альбома по искусству и глоточек спиртного, выбранного по настроению. Сегодня он в стакан с толстым дном налил немного виски, сделал глоток, сморщился, поставил стакан на журнальный столик и удобно развалился на диване.

Наверное, самым любимым его занятием было воспоминать, закрывать глаза и видеть картинки своего детства.

Вот они втроем зимой идут из школы. Вместо того чтобы сразу идти домой, они сворачивают в парк, кататься с горки. Впереди идет Лешка, он на голову меньше их, многие принимают его за их младшего брата, его физиономия покрыта веснушками, а из-под вязаной синей шапки торчат рыжие вихры. А за ним идут Семен и он, Захар. Семен пухлый, похож на девочку, с двумя ямочками на щеках и черными кудрями, которых он почему-то очень стеснялся. У него, единственного из троих, родители обрели благополучие именно сейчас, в перестройку, ничем особенно не выделяясь ранее. Как говорила мама Захара «успешно ловили рыбку в мутной воде». Отец стал важным начальником, за которым по утрам приезжает машина с водителем, а мама бросила работу, занимаясь исключительно собой. Все это и давало надежду Сеньке на лидерство в их группе, он задирал нос и важничал. Но слабый характер и отсутствие куража постоянно низвергали его с возведенного им трона. Это сохраняло в их тройке остроту постоянной борьбы за верховенство. Себя Захар тоже хорошо представлял со стороны – худой и несуразный, в пальто с короткими рукавами, он очень быстро вырос, а у мамы не было возможности купить новое, да и зима подходила к концу. На руках и запястьях не проходили цыпки от мороза. Длинный нос его постоянно краснел от мороза, а шапочка нестерпимо колола лоб, отчего он все время чесался.

Почему-то всегда вспоминался именно тот день. Была середина марта, солнце слепило, отражаясь от снега. Брызги снега вылетали из-под фанерки, на которой катался с горы Захар. Перед им мелькала на буграх красная куртка Лехи. Скорость была огромная. Снег попадал в глаза и все вокруг – яркие пятнышки людей на снегу, замерзшая широкая гладь озера расплывалось в глазах и стекало слезами по щекам крупными слезами. Все трое раскраснелись и смеялись от счастья.