Город, названный моим именем

Глава первая

Все началось два года назад, когда я впервые открыл глаза. Первое, что я увидел, – это белый потолок. В моем случае я должен был назвать его «мамой», но промолчал. Мне хотелось слышать голоса, слышать чьи-то шаги, но отсутствие этого намекало на то, что я один. Никакой радости, как это обычно бывает при «рождении» человека. Трескающаяся известь, напоминающая о головной боли, мерзко дрожащий гул приборов, первый сознательный вдох. Таких как я называют «бесцветная краска на кисти истории». Все, что я накопил, все мои лабиринты памяти, дремали серым хламом под ногами пустоты. Пустота… Необъяснимое чувство, ты открываешь глаза, а вчера тебя не было, не было вселенной. Лишь вспышки с белыми лучами света по краям: холст… испачканные краской руки… номер машины «5946»… женская шея, запах духов… белый потолок больницы… Похоже, это единственное, что я мог вспомнить на тот момент. Место, где я лежал, было отделением психоневрологии в клинике «Подсознание». «Подсознание» находилось в городе Тит. Основателями Тита была молодая пара, Раймонд и Патриция Браун. В настоящее время город огорожен высотными бетонными стенами. За его пределами никто из ныне живущих не был.

– Ну, наконец-то, – подумал я, когда мы пересеклись взглядом.

В одной из стен находилось огромное окно, ведущее в соседнюю комнату. Я долго смотрел, как медсестра пьет кофе и всматривается в телевизор. Она как раз делала глоток бодрящего напитка, когда заметила, что является объектом моего наблюдения. Рука дрогнула, и кофе вылился ей на грудь. С криком вскочив, она стала бить по халату в надежде подчинить себе очаг дискомфорта в виде темного горячего пятна капучино. Меньше минуты, и дверь распахнулась. Волнуясь, сестра спросила: хорошо ли я себя чувствую? Я сказал, что болит голова, хотя еще ломило ноги и спину. Девушка убежала за врачом, а я подумал о своем голосе, он звучал тем же тембром, что и мысли в моей перебинтованной голове.

Окружающие предметы, события, люди, да и я сам, часто кажутся мне нереальными. На одном из сленгов ощущение нереальности называют «дереализацией». Это действительно необычно, когда тебе 25 лет, а ты впервые узнаешь, как выглядишь. Мы стояли в конце коридора, где висело большое зеркало, и рассматривали друг друга. Отражению я показался немного другим, чем оно себе меня представляло, это было заметно по его легкому испугу от удивления.

Темные волосы, впалые карие глаза.

Мое дыхание постепенно материализовалось в холст на зеркале.

Средний нос, слегка полноватые губы.

Света почти не было, и казалось, я видел, как мои медленные выдохи переносили ДНК на стекло. Память предков двигалась в зеркальном мире, перенаселяя судьбы.

Уши слегка топорщатся в стороны, сантиметром влево и сантиметром вверх от губ маленькая родинка.

Зеркало создавало иллюзию длинного коридора, как будто можно шагнуть дальше ограничений реальности.

Телосложение среднее, лицо бледное, взгляд туманный, щеки впалые.

Влажный холст становился обширней и жирней, мало кто удержался бы не почеркать на нем пальцем. Над зеркалом висели белые круглые часы, стрелки указывали на 11:45. В зеркальном мире они шли бы в другую сторону, и я нарисовал то, что рисует. Я думал о нереальности, впервые смотрел на свое отражение, дышал на зеркало и рисовал то, что рисует, – часы, идущие в обратную сторону.

Пока стрелки отматывают время назад, я хотел бы обратиться к тебе, с просьбой вспомнить вчерашний день. Он состоял из кратковременных эмоций или, же ухватившись за печаль, радость, в отведенное ему время держался за них до последней секунды? Остался незамеченным, присоединившись к другим неприметным дням, или же принес с собой событие, которое ты будешь помнить до конца дней? Ты достиг своей цели или снова пал на колени? Встал на верный путь или же повернулся спиной к призванию? А может, ты просто блуждаешь в лабиринте, где нет выхода? Этот день никогда не вернуть. Единственный способ изменить будущее прошлое – это поменять настоящее, потому что в будущем настоящее станет прошлым. Твой день мы вспомнили, а теперь давай вместе погрузимся в один промежуток моей жизни, что изменил мою судьбу. Тем более стрелки нарисованных мной часов уже отмотали нужный нам момент.

Имея умеренно медленный темп воображения, ты на мгновение можешь оказаться лежащим на мокром асфальте пустой улицы. Закрытыми глазами смотришь в пасмурное небо. Сейчас полдень, но вокруг никого нет. Дождь временно заканчивает свой путь, разбиваясь о твое лицо. На тебе короткое черное пальто, оно испачкано землей и твоей кровью. Один, мокрый, грязный и сбитый с пути, но тебе это неважно… Ты дышишь забвением. Если б сознание не покинуло тебя, крик от боли заполнил бы часть квартала, но ты спишь, и вокруг тишина. Ворчливый ветер развевает твой белый шарф и мокрые волосы, желая смести тебя подобно другому мусору с отведенной ему территории. На левой руке разбитые, а посему остановившиеся часы, в сжатом кулаке букет алых роз. Через пронзившие твою ладонь шипы цветы стали частью твоего тела, они умирают подобно тебе, сливаясь с размытой кровью, идущей из-под головы. Тебе неважно… Ты дышишь забвеньем. Пасмурное небо, пустые каменные улицы, запах мокрого кирпича, прилипающей пыли и исчезающие выдохи выхлопного газа. Главное событие этого дня заставляло тебя спешить. Ты репетировал, что сказать, бормоча под нос несвязанные фразы, нес цветы и поглядывал на часы. Он спешил еще больше, набирая обороты, и ограничители скорости не давали поводов сбавлять газ. Улица была пуста, в голове крутились красивые слова, и ты даже не подумал оглянуться, переходя дорогу. Улица была пуста, время уходило, и он включил четвертую передачу. Ты не успел бы отскочить и вместо попытки отойти впал в ступор. Он не успел бы затормозить, и адреналин сократил мышцы так, что педаль газа прижалась к полу. В такие моменты время ускоряется, словно желает скрыть подробности, вот ты стоишь, не дыша, а вот лежишь на асфальте с пробитой головой. Запах выхлопа, плавающие цифры «5946», немой крик, усиливающаяся боль, сжимаешь розы, не смотря на иглы. Вдали слышно, как горят шины, как будто на месте, еще мгновение, рывок, ревущий двигатель, мнущийся металл, глухо трескающееся стекло. Шум аварийной сигнализации медленно уходит в тишину, свет – в темноту, мучавшая боль – в спокойствие, в забвение.

Каким ты был в своем воображении, таким меня и нашли. Я лежал недалеко от «Подсознания», туда же и был доставлен. Ни документов, ни родственников, ни прошлого. «Утрата памяти о собственной личности и событиях прожитой жизни без других когнитивных нарушений при сохранении формального интеллекта, общих знаний и профессиональных навыков».

Это все, что нарисовали нарисованные мною часы на зеркале, с каждой секундой исчезая, стираясь, подобно моей памяти. Мне 25 лет, и я сбит самоубийцей. Был седьмой день в клинике, но лишь минуту назад я узнал, как выгляжу, и от того задумался о нереальности, задумался о своей беспомощности, воссоздав фрагмент прошлого. Я – одна песчинка в стеклянном сосуде формы бесконечности, я, как и все, плыву вниз, отсчитывая время. Последняя единица, падающая сверху, сейчас на вершине, но когда придет тот, для кого мы созданы, и перевернет нашу планету вверх дном, песчинка на вершине первая из всех упадет на дно, а тот, кто ранее был на дне, вдохнет совершенную свободу.

Моя палата номер 9. Здесь не одевают смирительные рубахи и не запирают двери. Здесь лечат нашу уникальность. В палате нас четверо, но официально – трое: четыре личности, три тела. Джефф Элиут прибыл дней через 10 после меня. Рик Фримен и Браин Олди тут уже давно. И я, мое имя неизвестно.

Палата наша достаточно светлая. Это из-за большого пластикового окна, что своим добродушием завлекает теплые эмоции солнца днем, а ночью слушает рассказы об одиночестве, оранжевых фонарях и мраморной принцессе в небе. Стены в нашей обители теплого фиолетового цвета. Это не покрашенный дешевой краской бетон, а ровненько наклеенные моющиеся обои. На полу не потертый и заплатанный линолеум, а четко выложенный мозаичный паркет цвета клена. Потолок обычный, побеленный. Люминесцентный неутомляющий свет. Кровати не скрипят, матрац не мягкий, но и не слишком жесткий, спинки круглые цвета ореха. Маленькие тумбочки с абажурами, общий шкаф и письменный стол. Раз в неделю делают дезинфекцию и выдают чистое белье. Помимо этого, в клинике есть бассейн, тренажерный зал, кабинеты с различными музыкальными инструментами и моя любимая комната для рисования. Пациенты крайне разнообразны. Некоторые очень требовательны, а некоторые совсем неприхотливы, как, например, единственный в клинике коматозник, лежащий в 6-ой палате.

Я очень часто смотрю в окно, размышления об увиденном дают мне лучше понять себя. Мы на третьем этаже, и открывающаяся панорама достаточно разнообразна. Не так далеко можно увидеть спокойную реку с лениво болтающимися по волнам чайками и рыбаками на берегу. Ближе моему взору открывается парк с длинной аллеей. Сейчас осень, и он особенно красив в своем золотом одеянии. Прогуливающиеся люди любуются падающими листьями, наслаждаются свежим воздухом и музыкой одинокого скрипача. Он часто стоит там в длинном пальто, белых перчатках и треснувшей протезной маске на лице. Играя для влюбленных, спрятавшихся под зонтом от дождя, грустную музыку. Веселую, когда они освещены солнцем, подобно лучу любви с неба. На лавочках сидят пожилые люди и размышляют о прожитой жизни, о невзятых вершинах и радостных моментах, которые не вернуть.

В «Подсознании» очень хорошие условия для проживания, и большинство пациентов не очень стремится выписываться. Любому заточению предшествует одиночество, а одиночество приносит мучение и большинство готовы всю жизнь прожить в мучениях, чем сделать один шаг в неизвестную свободу!

Образовавшиеся звездчатые снежинки из-за низкой плотности падали очень медленно, и мне особо любо наблюдать, как они ложатся на твои длинные ресницы.

– Не волнуйся, я положу их, что б ты не моргнула, ты даже не заметишь… вот так…

Я не слышал красоту звучания восьмой ноты, зато точно знаю, как оживить 24 неоновых пицилий в кристально чистой среде обитания.

Я полощу кисть…

– Хорошо, сейчас мы осветим тебя теплым взором одинокой луны, это придаст больший окрас твоему ожиданию…

В нашей кухне три основных цвета: красный, синий и желтый. Все остальные цвета состоят из этих трех. К + С = фиолетовый, С + Ж = зеленый, Ж + К = оранжевый, К + С + Ж = коричневый, для оттенков добавляй белого или черного.

Вода бултыхается, я полощу кисть…

– Нет, нет, не моргай, представь, как снежинки тебя щекочут, изобрази легкую улыбку, да и смотри чуть вправо. – Длинные волосы с чуть кудрявящимися кончиками темно-коричневого цвета с оттенками рыжего аккуратно лежат на нежных, шелковых плечах. Открытый лоб. Круглое, свежее личико, словно орошенное каплями росы, взятыми теплым утренним ветерком с алых лепестков роз. Вся глубина карих глаз наполнена любовью к миру, но в то же время виднеется отголосок печали. И теплая улыбка, в присутствии которой распускаются цветы, а птицы начинают напевать свои симфонии.

Стаканчик звенит… вода бултыхается… я полощу кисть…

– Давай ты облокотишься на рядом стоящее дерево… ага… не бойся запачкать свою белую шубку, да, вот так, слегка касаясь…

Мне дали возможность заниматься два раза в неделю, и я не упускаю такой шанс. Зачастую я пишу портреты тех людей, которых никогда не видел, как и эту девушку, что сейчас оживает на холсте. Возможно, это отголоски моих воспоминаний, что тянутся за мной из прошлой жизни, или же просто воображение. В голове я могу создавать уже готовую композицию со всеми нюансами, а потом срисовать ее на полотно. Даже если ты потерял память, как в моем случае, ты не забудешь, как писать или читать, как застилать постель или водить машину, я же не забыл, как смешивать краски.

– Так, девушка, свет луны, снежинки… м-м… добавим чуть– чуть звезд… Готово, осталось вдохнуть в тебя жизнь! – я положил усталую и мокрую кисть на стол и, подставив ладонь к губам, подул на картину, подарив ей частицу себя, частицу живого.

– Твое имя будет Ноозика, – обратился я к нарисованной мною девушке. Да, назовем эту картину «Ноозика в ожидании счастья».

Я написал название снизу в правом углу и поставил автограф. В клинике я много рисую и знаю, что в лучшем случае она будет висеть дома у кого-нибудь из медперсонала, закрывая дыру в обоях, а в худшем – продастся прямо с уличной выставки. Мне же, естественно, скажут, что ее передали в детский дом для повышения так сказать творческого потенциала у детей.

Возьми чужую каплю и через некоторое время захлебнешься в океане.

Глава вторая

В палате нас трое.

– Вы никогда не задумывались, по какой причине мы тут находимся? Возможно, кто-то пожелал сделать нас немыми? – рассказывал нам Джефф Элиут. – Что, если потеря нашего «я» – чья-то идея?

Любопытная теория, после таких слов невольно задумываешься, что ты особенный среди тех, кто за окном.

Джефф часто ищет закономерности в своем пребывании в «Подсознании». Никто не знает его прошлого. Официально он получил проникающее ранение мозга во время фехтовального поединка. Рапира прошла через нос и повредила левое дорсомедиальное ядро таламуса, это очень маленький участок мозга. Случай – один на миллион, или, говоря откровеннее, единственный. С тех пор большинство новой информации с трудом усваивается и редко откладывается в долговременную память Элиута. «Неспособность к усвоению нового материала, особенно вербального. Пациент быстро забывает списки слов или связанную прозу, но в тоже время хорошо запоминает лица и определенные места в окружающем пространстве».

Как то раз к нам зашел доктор Роберт с двумя экспертами и попросил Джеффри запомнить некое число «363».

– Мы зайдем через 20 минут, и вы должны будете сказать нам это число.

По истечении указанного времени и повторного появления заместителя главного врача, доктора Роберта Коллинза, испытуемый резко вскочил, торжественно и уверенно произнес:

– Извольте вас уразуметь, белые люди, я без страха могу заявить, что знаю секретный код.

Он аккуратно подошел к врачу, оглядываясь по сторонам, и шепнул:

–363.

Тогда я впервые увидел, как горят его глаза от восхищения самим собой. Возможно, Джефф тогда думал, что передал очень важное число и так справился с доверенной ему миссией запомнить его.

Он медленно и высокочтимо поклонился, вырисовывая рукой дугу по воздуху, остолбенел на мгновение, упал на пол, смотря в щель меж досок, и крикнул, касаясь пола губами: «363»!!! Доктор Роберт тогда записывал все, что делал взъерошенный пациент. Когда тебя считают психом, ты невольно начинаешь соответствовать своему имени. Особенно это ярко выражается в присутствии медперсонала.

Когда врач перебил вопиющего Элиута вопросом, как ему удалось запомнить число, тот мгновенно замолк, встал, отряхнув колени, выпрямился, наполнив себя воздухом, и с гордостью рассказал свою стратегию:

– Здесь все просто, нужно запомнить цифру 6, она посередине, общая сумма чисел 3 + 6 + 3 равна 12, отнимем от этого числа ту цифру и получаем 6, делим ее на два оставшихся числа и получаем 3 и 3, ну а посередине у нас все та же 6.

Джеффа здесь прозвали «кратковременный философ», это потому, что он запоминает всего на 20-30 минут. Вот наш великий Джеффри Элиут! Беспокойная ходьба, меняющаяся неслышимым присутствием, растрепанные волосы, несмолкаемые откровения, самопознание.

– Ну-с, правильно, Роб?

– Несомненно, – с акцентом утвердил худощавый врач, ткнув пальцем себе в бейджик с надписью «Заместитель главного врача, доктор Роберт Коллинз».

– Ой, простите, простите заместитель, я, ведомый эмоциями, я всего лишь шарик, развязав который вы увидите, как он будет шуметь и летать по комнате.

Врач, закончив записи, развернулся и, уходя, спокойно сказал: «Несомненно».

Элиут секунд пять смотрел на захлопнувшуюся дверь, после чего сел на подоконник и молча гдядел в окно. Когда доктор зашел в третий раз, по прошествии 7 минут, кратковременный философ уже не мог вспомнить ни число, ни все, что происходило.

«…Что, если потеря нашего «я» – чья-то идея?» Любопытная теория, после таких слов невольно задумываешься, что ты особенный среди тех, кто за окном. Джефф вел дискуссию с Риком Фрименом, а я сидел на подоконнике, смотрел сквозь запотевшее окно и размышлял о чем– то своем: «Смотря на белый островок мечтанья, рисую образ на холсте дыхания».

В это утро они много спорили, это потому что с нами был Рик, а не Браин. Браин очень дружелюбный и всегда поддерживал Элиута, но сегодня был Рик. Он отправлял эмоции, выраженные в виде слюны, в сторону кратковременного философа, громко кричал и властно жестикулировал:

– Ты попал сюда лишь потому, что оказался в нужное время и в нужном месте, но не той личностью, которая бы смогла выдержать пересечение этих двух стихий!!!

Джефф тоже стал кричать и уже находился в пространстве дыхания Рика:

– Не той личностью? Что мне… мое мировоззрение строится от размера моей клетки!

Спор дошел почти до драки, как к нам постучалась медсестра и позвала меня на обследование.

Обследования проходят каждый день, кроме воскресения. Сегодня четверг, и меня дожидаются слайды с изображениями животных, растений и известных людей. На запоминание одной картинки дают две секунды, потом их перемешивают с другими и показывают снова. Нужно сказать, какие мне уже показывали на первом этапе. Я прошел десятки письменных и практических тестов, освоил чтение зеркального текста, обследовался у всех врачей.

«Кожные покровы чистые, обычной окраски, опорно-двигательный аппарат без видимой патологии. В легких дыхание везикулярное по всем полям, хрипов нет…»

Электроэнцефалограмма, в своих кругах мы называем ее «Шапка Мономаха» – тебе на голову надевают шапочку, сплетенную из проводков и присосок, на руки цепляют прищепки, синюю и красную, и сажают в маленькую темную комнатку. Сзади что-то жужжит, меняя темп и громкость, а спереди, в левом верхнем углу, мигает лампочка, с разным промежутком вспыхивания и затухания. Компьютер в это время анализирует твою реакцию на внешний раздражитель.

«…Сердечные тоны ясные, ритм правильный, ЧСС – 76 уд./мин., АД – 130/80 мм рт.ст. Живот мягкий, безболезненный. Очаговой и общемозговой симптомики не выявлено. Менингеальных знаков нет…»

Решение элементарных уравнений и примеров, вопросы по общей биологии, истории и географии. Кляксы, и мнение о них. Рассуждения на темы жизни в обществе, законов и правил поведения.

«…Пациент осмотрен неврологом, травматологом, окулистом. Выполнена рентгенография черепа в двух проекциях …»

Задача с ханойской башней в 31 ход. Сейчас мне с ней попроще, чем в первые разы. Нужно перенести пять кружков разного диаметра с колышка А на колышек В так, чтобы они расположились в том же порядке. В процессе решения можно использовать промежуточный колышек Б, при этом запрещается класть большой кружок на меньший или перемещать нижний кружок, не трогая верхний.

«…Поведение больного адекватно. Острой психотической симптоматики нет. У пациента отсутствует память о собственной личности и событиях прожитой жизни, без других когнитивных нарушений при сохранении формального интеллекта, навыков по самообслуживанию, общих знаний и профессиональных навыков. Доктор Р.К.»

На сегодня мои тесты закончились средней оценкой, равной баллам здравомыслящего человека, но от этого не лучше. Прошел 21 день моего пребывания здесь, но я так ничего и не вспомнил, ни фрагмента своей прошлой жизни.

К моему удивлению, вернувшись в палату, я застал умиротворенную беседу Джеффа и Браина, а не эмоциональный спор Джеффа и Рика. Браин сидел на том же месте, где еще полчаса назад был диктатор Фримен. При первом знакомстве может возникнуть неурядица, но позже все встает на свои места. Рик Фримен и Браин Олди – это один и тот же человек. В прошлом директор крупной фирмы. Он взял себе в жены психически нездоровую девушку.

– Что бы ты ей ни сказал, во сколько бы ты ни пришел, она всегда улыбается! – говорит Рик.

– Она не задает лишних вопросов и не устраивает скандалов, а это главное для меня! – говорит Браин.

Его работа была очень напряженной, так что он практически всегда был в стрессе и депрессии. Однажды, выйдя из дому, на лестничной площадке Рик споткнулся об кота, которого завела его жена, и упал вниз по лестнице, так появился Браин. Или это Браин упал и появился Рик, неясно, каждый из них говорит по-разному. Они знают о существовании друг друга, и каждый уверяет, что именно он настоящий. Ночью Браин раздевается до гола и идет спать в умывальню, на утро там просыпается ошарашенный Рик. Рик по ночам начинает шуметь и бегать по коридору, и его садят в комнату изоляции, поутру там проснется Браин. Война с самим собой. У них одно тело на двоих, но думают они по-разному. Один агрессивный, другой всегда на позитиве, иногда кажется, что и произношение слов отличается.

Когда я вошел в палату, для приличия Рик спросил, как прошли обследования, я ответил, что как обычно. В моем голосе, скорее, звучали отголоски усталости, чем отчаяния или же усталости от отчаяния. Я прошел мимо них и лег на свою кровать, что слева от окна. Джефф и Рик, решив, что я хочу поспать, тихонько ушли. Я не видел их, и поэтому они уходили, как пожелало мое воображение. Настала тишина. Потолок сжимал мое биополе, а тучи за окном мчались в неизбежность, унося мои надежды на пробуждение памяти. Я б мыслил иначе, если б знал, что будущее чего-то ждет от меня, но в праве ли я давать ему надежды, если не знаю, к чему стремиться? Мне не хотелось быть мыслящей оболочкой, и я впервые пожелал ощутить эмоции снежинки от своего единственного свободного полета, упасть на нос любому прохожему и рассмешить его, но меня растирали рукавом, бубня что-то неприятное. Хотелось стать ветром, теплым ветром, парящим над городом, оживляющим деревья и целующим прохожих, развевая их волосы, но они закрывались шарфом и поворачивались ко мне спинами. Мне хотелось сбросить бремя, тянущее к земле, пролетев сквозь фрески неба, встать на лунный грунт и смотреть на нашу планету. Увидеть необъятность всей красы ее существования, теплоту, дыхание жизни, но видел я плоть, издробленную атомными спицами. Люди прокапывали кожу земли и клали в нее мертвых людей. Я видел, как они рвали душу планете металлическими шариками, чтобы смотреть телевизор и слушать радио. Как сладостные, теплые лучи, освещающие Землю, променяли на мертвое вольфрамовое солнце. Как люди покланялись портретам и истинно верили, что кусок воска очищает грехи. Слышал, как подлунный мир кашляет от выхлопных газов, а придуманное время изменило принцип вечности. Видел, как живой источник перекрашен в цвет мазута и как люди пляшут под негативные вибрации. Мне хотелось быть чем-то другим, вдохнуть воздух, но увиденное еще больше угнетало, ложилось на плечи и тяжестью своей давило вниз, вдавливало в реальность, где я, как и прежде, брошенный судьбой и объятый одиночеством на мягкой кровати цвета ореха, третьего этажа клиники.

Резко проснувшись от случайной дремы, я почувствовал дереализацию.

Пульс в висках стал стучать подобно глухим стукам колес поезда, я чувствовал, как кровь разгонялась по всему телу и разбивалась об них, как волна об скалы. Слух мой усилился втрое, и звуки за окном пещерным эхом отражались от стен палаты. Голоса людей, детский смех, шепот, взмахи крыльев птиц, ревущий двигатель – все смешивалось в грязный шум, но в то же время разбивалось на отдельные частицы. Я не заметил, как из лежачего положения перешел в сидячее. Звуки пронзали и побуждали мое воображение строить образы, ассоциирующиеся с ними. Изо всех сил я сжал уши ладонями и лбом уперся в колени, настала вакуумная тишина, свои мысли я слышал отчетливей, чем когда либо, но, кроме них, я слышал плач девушки, мне казалось, что она совсем близко, что она плачет, глядя на меня. Другой голос, мужской, успокаивал девушку, говоря «успокойтесь, он выкарабкается… все будет хорошо». Открыв глаза, я убедился, что никого нет. Адреналин внутри меня все сильнее выплескивался прямо в сердце, вызывая жуткий страх, побуждающий к бегству в любом направлении. Резко вскочив с кровати, я выбил дверь плечом, вылетев в коридор, действия мои были бессознательны. Я замер, время остановилось, коридор был пуст, стояла тишина. Медленно двигаясь вперед и стараясь не дышать, я проходил мимо дверей палат, надеясь услышать жизнь по ту сторону. Серые стены, мерцание света и реверберационный стук моих шагов. Паника наполняла мою грудь, я открывал одну дверь за другой и не находил ни одного человека. Это похоже на сон, но со слишком реальным восприятием происходящего. Треск ламп дневного света, нараспашку открытые двери, время набирало обороты. Страх разрывал меня на части и сжимал одновременно, стены коридора копировали движения морской волны, гул в голове усиливался, подражая взлетающему самолету. Мои ноги ослабли, и я упал на колени, пространство размазывалось, и я кричал диким воплем, закрывая уши, тело становилось ватным, изменяя моей воле. Мне не хотелось умирать, так и не родившись, так и оставшись всего лишь чьим-то смутным воспоминанием. Сознание покидало меня, как бы я ни пытался сохранить секунды существования. Едва успев приоткрыть глаза, я отключился, рухнув на бетонный пол.