Счастливого пути, Петька. Из жизни частного охранника

- -
- 100%
- +
– А скажите мне, рядовой, – хитренько прищурив глазки, задал он новый вопрос, – кто у нас сейчас президент? Назовите его фамилию.
«Господи, – простонал про себя Петька, – опять эта долбаная политика! Вот репей трехзвездочный! Перед ним батарея стоит, полк, дивизия, а он меня на такой жаре пытает, прямо садист какой-то! Лучше бы спросил про калибр гаубицы, про дальность стрельбы, вес снаряда! Так нет, прицепился со своей глупостью, будто сам не знает, кто… у нас президент? А действительно, кто?»
Петька, к своему ужасу, вдруг понял, что он забыл не только фамилию президента, но и фамилию комбата, и даже как зовут старшину батареи – забыл! Позорно забыл! Хотя нет в этом ничего позорного, такое может случиться – и частенько случается в жизни каждого человека. Переволновался солдат, к тому же, прибавьте сюда ещё и давящую на мозги жару!
– Рядовой, минута прошла, – мстительно напомнил полковник, постукивая указательным пальцем по стеклу наручных часов. – Или вы опять в строю уснули?
«Ну кто же, кто у нас президент? – Петька, казалось, напряг все имеющиеся у него мозги – бесполезно: мысли на жаре испарились, как вода из солдатской фляжки. – Но я же знал, знал! – истекал он соленым потом. – Ну забыл, просто забыл! Хоть бы кто-нибудь подсказал… Парни спорили про императора… как там его – Наполеона. Нет, не то! Надо же, про Наполеона вспомнил… Ну кто же, кто?! Замполит, помнится, про двоих говорил… точно, двое их было! Ей-богу, двое!»
И Петька попытался как-нибудь вывернуться.
– Товарищ полковник, а вы про какого президента спрашиваете: первого или второго?
– Что-о?! Что значит, какого?! – отстрелянной гильзой дернулся полковник. – Запомните, рядовой, у нас с вами один президент! Один! Он же – Верховный главнокомандующий!
«Мать честная, еще и Верховный! – совсем запутался Петька. – Как же один? Вон их сколько: первый, второй, а тут тебе еще и Верховный!»
– Громче, рядовой, не слышу, – ехидно осклабился штабист, словно беря реванш – выражаясь футбольным языком – за поражение в первом туре.
«Ну почему я замполита не слушал, зачем убегал с политзанятий?» – корил себя Петька. Сейчас ему, ну очень хотелось, чтобы строевой смотр побыстрее закончился и батарею повели на обед в столовую, говорят, когда здесь проверяющие из округа, кормят сытнее, до отвала и будто бы, даже настоящим узбекским пловом с мясом.
– Рядовой, почему молчите? Вы что, своего президента не знаете? – поскрипывая хромом сапог, полковник угрожающе комкал носовой платок. Свита, будто предчувствуя взрыв начальствующей ярости, заранее втянула головы в плечи. И, лишь командир Петькиной батареи, одиноко жестикулировал руками: то сводил ладони вместе, то разводил их, сводил-разводил, сводил-разводил, сверху вниз, сверху вниз…
«Чего это он фокусничает? – сначала не понял Петька, потом догадался:– А, подсказывает! Ну-ка, ну-ка… Очень похоже на… елку. Точно: елка! Ель! Она самая!»
– Вспомнил! Вспомнил! – заорал он на весь плац – плац вздрогнул. – Ёлкин его фамилия! Борис Ефимович по батюшке! Он еще всех на «Волги» обещал пересадить! Потом рельсу собирался куда-то перенести, нам замполит об этом рассказывал…
Петька сиял от радости: надо же, он вспомнил, вспомнил! Только отчего это полковничья свита за головы схватилась? И куда исчез комбат?
– Какой Ефимыч?! Какая рельса?! – завизжал полковник, до белизны сжимая маленькие кулачки. – Кто этого недоделанного идиота в строй поставил?! Кто командир этого болвана?! – он повернулся к свите – свита отшатнулась.
– Мать- перемать, и ещё раз вашу мать… – над плацем повис густой полковничий мат, похожий на пороховой дым над полигоном. Видно, здорово перегрелся на солнце полковник, достала его жара. Она и Петьку достала, хотя он много моложе и внешне гораздо здоровее хилого штабиста. Достала и так шарахнула по затылку, что у него в голове всё перемешалось: и президенты с генералами, и елки с «Волгами», и жара с сытным пловом – ну абсолютно всё! Дошло до того, что слушая забористый многоэтажный мат окружного начальника, Петька против своей воли, вдруг ляпнул:
– Товарищ полковник, зачем вы так, материться – очень большой грех, мне ещё мама об этом говорила.
– Что… что он сказал? Какая на… мама?! – свекольно побагровев, грубо выругался полковник. – На гауптвахту придурка! На полную катушку! На пятнадцать суток! И еще на пятнадцать! И еще, еще!
– Да вы что, товарищ полковник! – очень даже искренне возмутился Петька. – Это уже ни в какой Устав не лезет! Больше пятнадцати суток не имеете права, я Устав знаю!
– Как… кто ему разрешил?! Что он себе позволяет?! – негодующе захлопал глазами штабист, нервно дергая головой.
– Да не волнуйтесь вы так, – с сыновней заботой, рядовой добивал полковника. – Помнится, опять же моя мама говорила, что все болезни от нервов, а болезнь, как известно, она и свинью не красит…
– К-какую свинью?! К-кто свинья?! – заикаясь, полковник рванул на себе ворот зеленой офицерской рубашки, серый галстук скользнул на бетон. – В свинарник его! И не выпускать… никогда!!
– Ну это вы зря, товарищ полковник, – Петька осуждающе покачал головой. – Что свинья, что человек – естество-то чай одно, хоть и одежонки разные…
Похоже, это простодушное заявление рядового окончательно добило полковника: по-детски всхлипнув, киношно закатив глаза, он зашатался и рухнул на руки подоспевшей свиты. Жара, будь она неладна!
А что вы хотите, за время долгого стояния на адском солнцепеке случалось не одному молодому солдату упасть, а тут – старший офицер в немалых годах, он что – не человек? Вообще-то, зря полковник с дипломом военной академии связался с рядовым первого года службы. Ой, зря! Таких учить уму-разуму – только портить. Среди нынешних призывников такие продувные бестии попадаются – мама не горюй! Молодежь сейчас шибко грамотная пошла, языкастая, не признающая авторитетов, ей палец в рот не клади – до плеча отхватит. Но, как говорится, что произошло, то произошло, назад только рак пятится.
Короче, рядового Бурцева прямо с плаца сопроводили прямиком на гауптвахту, где он честно «отпахал» пятнадцать, незаслуженно полученных, по его мнению, суток. Именно «отпахал»! После чего вернулся в свою, ставшую ему родной батарею, где его, оказывается, вовсе и не ждали. Совсем, как в той песне: мы не ждали вас, а вы припёрлись. Приказ был четок и лаконичен: кру-гом! шагом марш… в свинарник! Куда-куда??? «Товарищи! – протестующе завопила Петькина душа, – ну не свинство ли это, а?! Я же служил, старался как мог, из кожи лез – и к свиньям! Ох как обидно, как стыдно мне!». Однако, приказ есть приказ, в армии- приказы не обсуждаются, они-выполняются. Напоследок, Петька покаянно обратился к командирам: « Прошу меня простить за то, что я вас под монастырь подвел, и слава богу, что всё обошлось, что вы все при своих званиях-должностях остались. Простите…». Отцы-командиры великодушно простили неудачливого солдата, хотя и шарахались теперь от него, как от черта лысого. Вот так Петька оказался в свинарнике. И продолжил он службу в хозяйственной роте, точнее- в свинарнике. Зато теперь он стал знаменит, прогремел на всю дивизию, ведь не каждый рядовой, вот так запросто, по-свойски, может позволить себе побеседовать с полковником из округа! Это еще заслужить надо! Если честно, то на того полковника из округа, Петька обижался, но не долго: служить в свинарнике, как оказалось, вовсе не так уж и плохо, скорее- наоборот. Служи себе спокойно: ни тебе подъема-отбоя, ни марш-бросков, ни строевых, а главное – никаких политзанятий! Здесь он сам себе и старшина, и замполит, и командир! Правда, запашок не очень, но Петьке в навозе копаться не впервой, дело для него привычное. Первое время, он по- своей подруге длинношеей – гаубице – даже скучал. Потом нашел выход – недалеко находилась площадка с полностью израсходовавшими матчасть «Гиацинтами» под брезентом – туда и стал, изредка, заглядывать. Подходил, гладил, вздыхал – и к себе в свинарник возвращался. Иногда, чтобы не потерять приобретенные ранее навыки, как бы тренировался. Ворочал, крутил, вертел, прицеливался, ну и, понятное дело, стрелял засекая время: норматив выполнен – и опять торопился к свиньям, домой!
Зайдя в первый раз на свое новое место службы, Петька охнул: «Ох, ну и бардак!» Входные двери на одной петле болтаются, крыша как решето, стекла через одно повыбиты, кое-где фанерой забиты, мертвые поросята промеж живых валяются: тихий ужас! Полное безвластие и сплошная анархия! Бывший солдат-свинарь, должно быть, продав местным свинину, третий день где-то в самоволке болтается, видно, в дисбат нацелился, придурок. Крайне необходимо проводить реформы в мясном хозяйстве, хотя бы на местном уровне. Петька – трудяга, ему любая работа в радость. Засучил он рукава, с охоткой за дело взялся. Что-то подправил, подремонтировал, крышу новым шифером перекрыл, стены побелил, полы перестелил, стекла вставил, кое-что подкрасил – и заблестел свинарник, как новенькая снарядная гильза. И это еще не все! Что для свиньи главное? Правильно – лужа. Подогнал трактор, сам взял в руки лопату, поплевал на ладони – и вдвоем они соорудили большущую яму-ямищу. Потом машина-водовозка наполнила ее водой: купайся, жируй, размножайся свинячье племя!
Покончил с животной анархией – свиньям как и людям, дисциплина необходима. Уж это Петька хорошо усвоил, сам недавно прошел курс молодого бойца. Муштровка у него еще та была! Бывало, скомандует как бы шутя: «А ну, гвардия, стройся на обед!» – и ушастый строй замирает через пару минут, равнение не хуже, чем роты почетного караула. Шутка, конечно. Всем свиньям Петька клички дал: свинья без клички – мясо. Что и говорить, признали свиньи Петьку командиром, пусть строгим и требовательным, но справедливым. Вот до чего доходило: идет он, к примеру, за письмом родительским в свою бывшую батарею, свиньи за ним маршируют, нога в ногу, в сторону никто не смей. Бывшие Петькины сослуживцы за животики хватаются: «Петька, да ты никак свинячьим сержантом стал! Ха-ха-ха!» Петька на шутки не обижается – пусть ребята посмеются, в армии смех так же необходим, как и оружие.
К одному он никак не мог привыкнуть – резать свиней своими руками. Впрочем, у нас на это дело желающих – нет отбоя.
Отцы-командиры на нового свинаря нарадоваться не могут: в свинарнике образцовый порядок, поголовье свиней растет как на дрожжах, мясо-сало в солдатской столовой не переводится; за одно-единственное подразделение в дивизии, командование могло не беспокоиться – за свинарник: ни пьянок, ни самоволок, ни «дедовщины» – везде бы так!
А сам Петька еще больше физически окреп, в плечах раздался, мышцы накачал – каждое утро «двухпудовками» крестился, силушку нагонял, прямо богатырем стал. Да это и понятно почему: сало он ел с мясной прослойкой, а как известно, белок – основа роста и силы. То-то!
Между тем время шло, и вроде бы не было у Петьки повода для беспокойства, однако стал он все чаще задумываться: служба заканчивается – что дальше? Назад, в деревню? Батя в письмах сообщал, что работы в деревне нет, на днях закрыли почту, еще раньше – медпункт, автобус с райцентра стал ходить только три раза в неделю, народ мрет или потихоньку спивается. Вторая коллективизация получается – пишет с горечью. Долго Петька думал – и так, и сяк, и эдак мозгами крутил, затем взял чистый лист, ручку и вывел своим корявым почерком следующее: «Прошу командование в/ч 15365 оставить меня, Бурцева Петра Ивановича, служить по контракту, потому как очень желаю еще нашей стране послужить. Обязуюсь довести поголовье свиней до пятисот штук взрослых и молодняка. Также обязуюсь в будущем сдавать на котловое довольствие не менее двух центнеров мяса и сала в неделю. А может, и поболее. Начальник свинофермы 15365 рядовой Бурцев П. И.».
«Начальник! – закрыв глаза, мечтает Петька. – А что, не напишут же мне в военном билете – «свинарь». Нет такой должности в армии. Напишут – «заряжающий 152 мм гаубицы ««Гиацинт». А свинарь – это так, временно, никто про это и не узнает. Конечно, лучше бы написали просто «начальник» без каких-либо упоминаний про свиней. Начальник – солидно звучит и на слух приятное слово. А почему бы и нет? Это еще как повернуть. Например, если количество свиней перевести в ранг солдат, то свиней получится… навроде как, не меньше батальона. Ого! А ведь это уже совсем, совсем другой расклад. Согласно ему, мое воинское звание должно быть никак не ниже майора. Майор Бурцев! Здорово звучит! Вот только артиллерийские эмблемы придется заменить, вместо скрещенных пушек – два скрещенных хряка. Смешно-то как!»
Смех смехом, а твердо, на все сто уверен Петька: оставят его в армии! Такими кадрами, как он, грех разбрасываться! Даром, что ли, к нему со всего округа приезжают перенимать опыт. Да-да, и такое случается! Коллеги интересуются:
– А скажите, Петр Иванович, отчего у вас свиньи такие толстенькие, чистенькие, здоровенькие, в общем – ухоженные?
У Петьки от своих секретов нет, он – душа нараспашку, прямо говорит:
– Братцы, ну какие тут особые секреты? Любить надо своих подчиненных – вот и весь мой секрет.
Ему и верили, и не верили. Находились и такие, кто обвинял его во лжи, а один даже пожаловался на него за сокрытие профессиональных секретов в области военного свиноводства. Представляете – военного, да еще секрета! После этой гнусной жалобы, в окружной газете появилась не менее гнусная статейка под названием «Отшельник с секретами», после которой Петьку слегка пожурило начальство, а ему самому в дальнейшем пришлось врать: мол, кормит он своих хрюшек исключительно витаминами, моет их импортным шампунем, под музыку спать укладывает. И что интересно, чем больше он беззастенчиво врал, тем больше ему верили: его «советы» заносили в блокноты, записывали на магнитофон, на память запоминали. Опровержений или обвинений в его адрес, пока что не поступало, по крайней мере, до сегодняшнего дня – из чего можно сделать вывод: Петькины новшества в военном свиноводстве, успешно и плодотворно работают. Петька и сам стал всерьез подумывать: а не заказать ли отцам-командирам магнитофон приобрести – музыка свиньям, уж точно бы не помешала.
Оп-паньки! Петьку срочно вызывают в штаб полка. Срочно! Ну все, Петя, решены твои проблемы, нужен ты российской армии, по-прежнему будешь и снабжать, и кормить ее личный состав и мясом, и салом! Только так – и никак иначе!
Помылся Петька, в чистое переоделся, наодеколонился от души «Шипром» – и в штаб двинул. За ним, как обычно, ушастая «гвардия» шествует. Свиньи хоть и по команде «вольно» идут, но организованно, спокойно, без эксцессов. Спокойно, но по сторонам зыркают настороженно, отчего кажется, что не дай бог, кто их командира словом-жестом обидит – мигом в клочья разорвут и глазом не моргнут.
В штаб Петькиных подчиненных, понятное дело, не пустили – враз все двери штабные захлопнулись, часовой внутрь заскочил, через окошко в двери, «калашом» ощетинился. «Вольно! – вроде бы шутя скомандовал Петька. – Разойдись…» – и тотчас, клыкастый батальон расслабленно разбрелся вокруг штаба, словно окружая, блокируя, беря его в осаду.
– Здравствуйте, Петр Иванович! Здравствуй, дорогой! – крепко пожал Петьке руку командир полка – между прочим, очень-очень большой любитель сала. – Спасибо за службу, Петя! С достоинством и честью служишь, молодец!
Прямо так и сказал. Хорошо, душевно сказал, но Петька навострил уши: отчего это комполка так складно запел?
– Петя, как жизнь молодая? Как там твои подчиненные поживают?
Петька ответил, что нормально, и кивнул на окно. Командир не поленился, открыл окно и от восторга ударил кулаком по подоконнику.
– Ого! Вот это да! Ну и хряки! Нет, ты посмотри на этих вепрей диких! Ишь, ишь как клумбы роют! А клыки, клыки-то – ну чисто кинжалы! С такими лучше не встречаться на узкой тропке, враз зададут копоти! Прямо жуть берет, ружьишко само в руки просится…
«Чего он дергается, как петушок молодой? – Петька выжидающе разглядывал жирный затылок командира полка. – Будто, специально туман напускает. Неужто с моим рапортом неувязка вышла? Да нет, не может этого быть…»
– Понимаешь, Петя, – поворачиваясь, виновато начал подполковник, шаря глазами по обоям, – тут такое дело… Полковник Шатохин, ну тот самый, проверяющий из округа, твой старый знакомый – получил генерал-майора и назначен командующим артиллерией и ракетными войсками округа. Думаю, ты сам понимаешь, чем это грозит нам… тебе лично?
– Понимаю, – обреченно вздохнул Петька. Медным тазиком накрылся его контракт. И ничего не попишешь, видно, нет мне места в российской армии, так что, бери шинель – иди домой.
– Вот и отлично! – не смог сдержать радости подполковник, однако сообразив сделать кислое лицо. – Петя, друг, ты на меня не обижайся, ведь ты же знаешь, как я хорошо к тебе отношусь! Я считаю, что ты – находка для всех нас, для полка, дивизии, армии нашей! Если бы это было в моих силах, я бы для тебя… для тебя… Э-э, да что тут говорить! Ты сам понимаешь – приедет генерал Шатохин в полк, а тут – ты! Собственной персоной! Представляешь, что будет? О-о! Небу жарко будет! Мне уже раз из-за тебя так холку намылили – вспомнить страшно. Он на днях звонил и, как бы между прочим, интересовался свинарником, стало быть – тобой! Говорят, Шатохин злопамятный, тут даже твое сало не поможет, гастрит у него, на диете он – мне об этом давний сослуживец по секрету сообщил. Так что, извини, – беспомощно развел руки в стороны комполка, – наломал ты дров, колоть- не переколоть. Не могу я тебя оставить служить по контракту, ну физически не могу! Любого разгильдяя оставлю, тебя – не могу! И ты меня пойми, у меня семья, карьера, пенсия! Извини…
– Да чего уж там, всё я понимаю, – Петьке даже жалко стало подполковника, действительно, зачем ему карьеру портить. Захотелось на улицу, лучше слушать веселое повизгивание бесхитростных свиней, чем скулеж командира полка, который желает быть, и нашим и вашим. Вопрос о его дальнейшей службе в армии решен на высоком окружном уровне, и бесполезно ему, с пустыми погонами рядового, переть против генеральских звезд – только шею себе свернешь. Так что, бери Петя в белы ручки дембельский чемодан – и пошел вон из армии, здесь тебе места нет!
– Петя, уезжай, не ставь меня под удар! – продолжал причитать подполковник. – Уезжай, я для тебя все, что в моих силах сделаю. Хочешь – проездные в Москву выпишу… в Краснодар – пожалуйста! Или ты в Сочи желаешь?
– Да вы успокойтесь, товарищ подполковник, уеду я, – махнул рукой Петька. – Уеду, но с одним условием… – командир полка тревожно напрягся. – Напишите родителям благодарственное письмо, отслужил-то я честно, нормально отслужил… И еще – такое письмо напишите, чтоб за душу, с чувством чтоб!
– Петя, дорогой, о чем разговор! – облегченно расслабился подполковник. – Я сейчас же начальнику штаба… Нет, я сам напишу! И командир дивизии подпишет. Эй, писаря ко мне! Садись, бери ручку, диктовать буду…
А Петька пошел собираться на «гражданку». О том, как он прощался со своими хвостатыми подчиненными, лучше не рассказывать: это очень и очень грустно. Животные – они ведь всё понимают, всё чувствуют, только сказать не могут. А жаль!
На «гражданке» Петька частенько вспоминал – особенно, когда на душе у него было плоховато, своих хрюшек, перед глазами появлялись их доверчивые розовые мордашки, будто слышал их довольное похрюкивание, видел загнутые вверх хвостики – и сразу жизнь становилась веселее, и жить хотелось. Однажды не вытерпел, написал в часть письмо: мол, как там моя клыкастая «гвардия» поживает? Старшина его бывшей батареи ответил коротко: «Петя, хана твоим хрякам! После твоего отъезда накормили их какой-то гадостью, передохли все единовременно, все разом откинулись. Бензином облили, сожгли всех в одной яме…»
«Отравили! Облили! Сожгли! Да как же так? Что же вы наделали, люди?! Я же их растил, лелеял, поднимал, а вы что?! Зачем вы так? Оставили бы меня с ними – все были бы живы и здоровы… Эх, люди, люди!»
Петька и Кафка
Ох, рано встает охрана!
За окном дождь. Мокрые ветки деревьев, цепляясь за металлические решетки, словно жалуются им на сырость; на подоконнике шуршит бумагами хулиганистый сквознячок; подмигивая, красноглазая сигнализация бдительно сторожит сокровища коммерческого банка «Эльдорадо». Внутри банка, нависая громадным туловищем над обширным столом, дежурит охранник Петр Бурцев. Наклонив голову с копной белесых, явно выгоревших на солнце волос, он, шевеля пухлыми, как у младенца губами, читает книгу. Его округлое, добродушно-простецкое лицо, то вдруг расплывается в широкой улыбке, то недовольно морщится, вроде как он в чем-то не согласен с автором книги.
Невероятно, но факт! Петька пытается одолеть, ныне редко читаемого у нас Франца Кафку, между прочим, входящего в первую десятку или даже в тройку величайших писателей прошедшего века. Он уже разобрался, что Кафка – австрийский еврей, живший в Праге и писавший на немецком. Впрочем, не до конца разобрался – на географической карте, висевшей здесь же в дежурке, он нашел Австрию, потом Венгрию с Германией, и Прагу нашел, а вот Австро-Венгрию, чьим гражданином Кафка являлся по паспорту, – не нашел, точно эта страна в силу каких-то неведомых ему хитросплетений истории, исчезла не только с карты, но и с лица земли. И, хотя сей писатель для Петьки, и сложен и малопонятен, он продолжает упрямо шевелить губами, при этом, его огромная тень иногда вздрагивает, как будто чего-то пугаясь.
Изредка, подняв голову и морща лоб, Петька вглядывается в настенные часы: не пора ли делать обход? Если решает, что пора, – шумно встает со стула, вкусно зевает, хрустя суставами делает два-три маха руками, как бы прогоняя сонливость и, стараясь особо не шуметь, обходит длинно-гулкие коридоры банка. Иногда, останавливается, прислушивается… Ночь полна звуков, но сейчас доносящиеся звуки не опасны: стук дождя по стеклам, по веткам, жалобный скрип фонаря, редкое шуршание по асфальту полуночных машин, едва слышный гул моря. Непогода, море штормит.
Море! Кто из жителей российской глубинки не мечтал хоть раз в жизни побывать на море? Таковые вряд ли найдутся – все к морю рвутся. Вот и Петька с детства морем грезил, он даже в военкомате просился на флот, но ему отказали, сославшись на отсутствие разнарядки, а главное – на невысокий уровень образования у призывника из глухой провинциальной глубинки; вместо моря, послали тянуть солдатскую лямку в артиллерии. Зато отслужив, он приехал на берег Тихого океана, в небольшой портовый городок, куда его пригласил сослуживец.
Сойдя с поезда и впервые увидев море, Петька пришел в восторг: о! мо-ре! Вот оно какое! Уходящая за горизонт бескрайняя синяя даль, сливаясь с небом, образует идеально ровную линию! Белая пена прибоя, недовольно шурша о зализанную морской водой гальку, пытается схватить тебя за ноги! Гортанно кричат крупные белокрылые чайки, стремительно падая за рыбой в воду! Запах морских водорослей выброшенных на берег и пахнущих йодом, не отвращает, а наоборот, заставляет вдыхать полной грудью целебный морской воздух! Всё это и есть море!
Пожив месяц, Петька более жизненно, более реалистично пригляделся к местной природе: куда ни глянь, кругом серые скалы, бесплодная каменистая земля, высокие сопки, покрытые дикой первозданной тайгой, нашествие голодных медведей, злобных тигров. Господи, и как только люди здесь живут?
А когда на следующий день на побережье обрушился свирепый тайфун с красивым женским именем «Эмилия», смешавший в кошмарный клубок и небо, и море, и сушу – Петька, под аккомпанемент ливня и ураганного ветра, схватился за голову: мамочка родная, куда я попал, где мой чемодан? Нет-нет, желаю вернуться домой, в родную деревеньку в Среднерусской полосе, где тихо и спокойно несет свои воды мелкая речушка Каменка, где весело шумит березовый лесок, где под окном желтеет подсолнух, а раненько утречком мычат коровки, бредущие по дороге под резкое щелканье пастушьего кнута. Хорошо у нас в деревне! Не то, что в этом диком, забытом и Богом, и властями краю. Домой, и только домой!
Так Петька решил подобру-поздорову покинуть эти здешние, негостеприимные берега. Быстренько собрал чемодан, попрощался с огорченным сослуживцем и двинул на остановку автобуса, едущего на вокзал. Вышел- и, окунувшись в густой, как сметана туман, заблудился. Изрядно поплутав, упал на ближайшую скамью, решив переждать здешнее, молочно-белое природное явление. Ближе к обеду, туман рассеялся. Мимо сидящего на лавке Петьки, по своим делам спешили горожане: старые и молодые, худые и толстые, симпатичные и не очень, короче – разные люди. Объединяло их одно: никто из них не ныл, не трусил, не обращал никакого внимания ни на оторванность от Большой земли, ни на природные катаклизмы – люди здесь, как бы это выразить одним словом- жили. Просто жили. И лишь один здоровенный бугай —один! – поддавшись минутной слабости, решил позорно покинуть- какой там покинуть, он надумал трусливо сбежать. Петьке до того стало стыдно, что он решил остаться, ну хотя бы на время.