- -
- 100%
- +
Покинув длинный зал следом за астрономом Карлссоном, кузнец Оберг взглянул на небо. Царапнув серебром тёмно-синее полотно, падающая звезда намекнула: «Всё так и есть».
Таким был финал недоброго дня месячной давности. За время это Скьялль виделся раз с Адальштейном, узнал, что лаборатория восстановлена и учёный продолжает эксперименты с метеоритными металлами. Мастер-кузнец и сам продолжал ковать и плавить из руды несчастный кримонит с редкими проблесками мифрила. Ивар погрузился в дела государственные и семейные, не находя времени для разговоров с товарищем. Адальштейн Карлссон, очевидно, если и не обиду затаил, то огорчением к конунгу преисполнился.
Весь месяц астроном просидел в своей обсерватории безвылазно.
Сегодня народ собирали на площади перед вратами оплота конунгов. Мерет явилась в кузню взбудораженная:
– Мастер Скьялль, Ивар Чистый Ручей собирается выступить.
Чудище-горн кузнецы оставили с набитым разогретой рудой чревом. Все спешили внять речи владыки.
Конунг стоял посреди арочного моста над главными воротами, по обе руки от него расположились хускарлы. Ивар был одет в расшитый каменьями шёлковый камзол всех оттенков лютой зимы, на плечи накинут плащ из шкур морозных волков. Глаза владыки сверкали как два ярких сапфира, подчёркнутых витиеватыми узорами угольного макияжа:
– Большой радостью спешу поделиться с вами, жители Айскреста! Моя жена Далия волей богов вот-вот подарит нашей стране ещё одного наследника престола!
Горожане рукоплескали и восторженно возглашали о своей радости за повелителя. Скьялль искренне присоединился к всеобщему ликованию. В толпе он разглядел пожилого астронома Карлссона. Адальштейн закивал, встретившись со Скьяллем взглядом, и махнул рукой.
«Похоже, что он хочет поговорить».
Стража оплота конунгов пропустила мастера-кузнеца на стену, где, наблюдая с пританцовывающими и подпрыгивающими под речи конунга горожанами, он дождался астронома:
– Радость в доме Ивара Хедлунда может сыграть не в его пользу.
Изречение Адальштейна насторожило Сьялля:
– Что-то может омрачить её?
Старый учитель конунга не пришёл бы из-за пустяка, не отвлёкся бы от своих занятий и по зову глашатаев. Значит, Адальштейн пришёл по какой-то своей причине, а выступление Ивара случайно совпало с его появлением.
– Я наконец обнаружил пропажу, – сказал Адальштейн. – Не простые вандалы вторглись в мою обсерваторию. Пропали формулы и схемы получения из монацитовой руды церия и неодима.
Звучало так, будто кто-то собирается сделать бутафорский тёмный клинок.
«Но кто и как мог додуматься до этого?»
– Не понимаю.
– Я тоже не могу пока разгадать ход мыслей того, кто сделал это, – кивнул астроном. – Но в совпадения в моём возрасте верить – та ещё наивность. В поддержку самых мрачных предположений выступает ещё одна пропажа. Когда Волэн Надсон-Нарбут решил вернуть в могильники Затопленного Леса Пьющего Души, я помог ему с расчётами, составил по звёздам карту и построил маршрут. Не думал, что свои черновики и писульки стоит уничтожить. Кто и как прознал про это, не знаю.
– Кто-то хочет найти место захоронения Кайрвайля Сьёберга? Пьющего Души? Безумие.
– Враги способны на безрассудство во имя победы.
– Враги Ивара? – Скьялль не понимал, к чему клонит Адальштейн.
– Его власти. Они остались на востоке, могли зародиться на юге, в Дирпике.
Конечно, ярл Ульв Золотое Крыло пал жертвой тёмного клинка, использованного Иваром Чистым Ручьём на вече, но конунг предвидел последствия. Он выдал свою младшую сестру Ирис замуж за брата погибшего Ульва – Думатойна Прекрасноокого из их дома Калле. Родственные узы – надёжный политический щит, не гарант, все помнят Одда Ледяную Ладонь, но всё же. Скорее уж злопамятный восток предаст.
– Новость из Бэрбелла прояснила неопределённость. Тамошний лагман Ингиред Блум убит, известно, что он что-то выискивал в окрестностях Затопленного Леса. А ещё болтают о том, что Готтфрида Бека, бывшего лагмана, изгнанного своим братом, видели в столице восточного фолька. Суета, убийства и непонятные прямой логике деяния – верные предвестники заговоров и интриг. Восток что-то планирует. Неизвестно как давно, но ослабление контроля над своими секретами даёт право полагать, что их открытое выступление не за горами.
– Оповестим конунга, пусть призовёт ярла Нормуда Чёрно-белую Гору к ответу!
– Не кипятись, Скьялль. Ведь пока это лишь слухи, дошедшие до меня от купцов и учёных, подхваченные с базарных площадей и шумных постоялых дворов. Да и слишком занят теперь конунг своей семьёй.
Поменялось бы что-то, не начнись схватки у Далии днём позже? Скьялль думал, что Ивар бы тогда отнёсся с большим вниманием к предостережению Адальштейна. Конунг, возможно, уже и забыл о склоке за ужином месячной давности, а может, и нет…
– Тебе, Скьялль Оберг, нужно сообщить владыке Скайсдора об этих моих догадках. Тебе выбирать время для этого. Тебе! Враги на востоке собирают силы. Я не знаю сколько их. Я не знаю, когда они атакуют. Но я знаю, что они пустили корни даже в Айскресте, и уверен, что планы их равняются в безумии с песнями тёмных клинков.
Филип III
– Вот это уже куда интереснее и полезнее, к тому же, отлично дополняет картину, стыкуясь с нашими собственными сведениями, – Леди Булава снова посмотрела мимо Филипа, туда, где в тенях кто-то застыл.
– А что вам известно? И что, в конце концов, нужно?
Брунхильд кивнула таинственному наблюдателю и перевела взгляд обратно на скованного менестреля:
– Возможно, я отвечу, бард, но позже, в том случае, если наше сотрудничество окажется плодотворным.
Леди Булава смягчилась, Филип, поразмыслив, заметил, как поменялась эта суровая женщина с начала допроса. Быть может, информация, которой Молчаливый располагает, вскоре вернёт ему свободу.
«Не прикончат же эти злые плохие бабы друга самого конунга?! Хотя кто их знает, на то они и злые плохие бабы…»
– Что-то разговоры об Айскресте и старых товарищах вогнали тебя в меланхолию, – буркнула Леди Булава. – Отвлечёмся, поговорим о Кугруге.
– Мёртвое королевство. Что о нём говорить?
– Старинные тома пыльных библиотек гласят, что Кугруг пал от эпидемий, чумных стихий, что отравили воду, воздух и землю.
– Красноречиво.
– Я не сильна в красноречии, так, по памяти… – Брунхильд впервые смутилась от слов Филипа. – Вамматара погубила страну.
Имя ужасающей богини прозвучало зловеще. В каждом его слоге, выверенном культистами, присутствовало знамение смерти.
Далёким от истины глупцам могло показаться, что символика Вамматары, чумной и безжизненной, не что-то злое, а даже наоборот, внушает образы естественного природного явления. И гниль, и разложение – нормальные проявления мирового порядка. А значит, и богине, их олицетворяющей, найдётся место за столом в Великих чертогах Вотана. Только вот книга «Гниль и разложение: история падения Кугруга» гласит:
«Культ прославителей Вамматары появился как ответвление от общепризнанного в северных королевствах поклонения Бальдеру. Названный бог управлял весной, рассветом и пробуждающейся от зимы природой, Вамматара представлялась его продолжением, осенней заместительницей, приносящей лиственный перегной и время червей. Обособившиеся члены культа впоследствии раскрыли истинные цели своего служения, как и выбранного божества. Вамматара незаконно считалась покорным продолжением извечного годичного цикла, раскрывая свои иные стороны, как покровительство ядам наряду с болезнями, богиня закрепилась в пантеоне зла. Она воплощала отнюдь не природное увядание, а хвори, страдания и боль. В её сфере влияния и покровительства также вскрылись неудачи и несправедливость. Однако же истинные последователи всегда утверждали, что Вамматара единственная, кто может по-настоящему исцелять».
Есть там и такие строки:
«Отрёкшиеся Кугруга нашли смерть во славу злой богини. Земля, избравшая Бальдера, поплатилась за ошибку веры. … Вамматара прониклась идеей несправедливости из-за отношения к себе, менялась, наполняясь чистой ненавистью. Вотан, Радогост, Жива, даже Хирсин и их последователи стали омерзительны богине отрав и исцеления от них».
– Выходит, что Одд Ледяная Ладонь в своё время способствовал появлению культистов Вамматары на территории Скайсдора. Так ты пишешь в своём «Молчаливом голосе».
– Я пишу то, о чём мне подлинно известно. Руби, по моему мнению, сильно приукрашает.
– Не смеши, Филип. Ты уверяешь, что в Заспиане о Вамматаре уже тысячу лет не слышали!
– Их войска страдали от хвори, насланной культистом из дружины Одда, это помогло переломить ход войны. На этом всё.
– Ты много чего не знаешь о Заспиане, бард…
Элку I
Розовый свет лился на изумрудную траву, пронзая эфир. Невероятная благодать разливалась всюду, нисходя от светила. Мир со Скайсдором был подписан, и, казалось, ничто не мешало наступлению эпохи просвещённой гармонии.
Юный рыцарь Элку За’тель Марафис дал свои обеты ордену и был направлен прямиком в валенмурский дворец.
«Учтиво поклониться, презентовать свою грамоту и похвалить неземное изящество Его Величества, – повторял про себя Элку, ступая по бледно-жёлтым плитам королевской дороги. – Лучезарный король Сивару Да’ка Салан, мой меч, мой щит и моя доблесть отныне на страже вашей семьи».
Элку За’тель Марафис совсем не волновался тогда. Его просто окрыляла гордость, и его воодушевляла святая вера. Озарённый маяком мечты, рыцарь купался в неге энтузиазма.
«Самый счастливый день в жизни», – радовался Элку, когда король Заспиана нарекал его защитником династии Да’ка Салан.
За четыре года службы благодатных дней было достаточно. Но почему-то именно сегодня солнце по-особенному разлилось своим перламутром по траве в саду, хрустальной водице фонтанов, заиграло радужными бликами тут и там. Кожа пела от поцелуев светила, и душа преисполнялась трепетом.
Повелевающий Заспианом король Сивару Да’ка Салан блаженно наслаждался всем этим, наблюдая за дочерью и племянницами, играющими в прохладе персиковых деревьев. В тени навеса с королём попивал молодое вино его младший брат Хайду, прислуживал им личный чашечник и дегустатор Его Величества – Бусинка, а покой берегли рыцари Шавку, Сумфашаил, Арейбас и Элку. Скованным данными обетами, приближенным к королевской семье святым воинам дозволялось слушать все речи избранных членов правящей династии.
Орден рыцарей по мере необходимости обучал юношей, поддерживая восьмёрку верных короне. Избранная октава в свою очередь делилась на внутренний и внешний квадраты. Шавку, Сумфашаил, Арейбас и Элку занимали элитные приближённые места.
В воинах и маршах рыцари, как правило, не участвовали. Вера и святые клятвы чтили в первую очередь служение королю.
«И это достойно, – соглашался Элку За’тель Марафис. – Даже здесь, в прохладе шёлкового навеса, в королевском саду, нет ничего важнее того, чтобы служить щитом государя».
Надменно или нет, но рыцари держали осанки ровно и с самым серьёзным видом блюли бдение Сивару Да’ка Салану.
Принцесса Кэрсим разразилась громким смехом, ласкающим слух подобно птичьей трели. Она совсем скоро достигнет совершеннолетия, но беспечность её не иссякла. Её кузины зачерпнули воды из фонтана и обрызгали двоюродную сестру. Кэрсим лишь задорно отмахнулась и кокетливо поправила густые чёрные кудри. Элку показалось, что принцесса засмотрелась на него, а кузины решили охладить её.
«Как легкомысленно».
– Как легкомысленно, – слова короля, повторившие мысли рыцаря, даже немного напугали. Нет, он не телепат. Сказанное далее, убедило Элку в том, что случилось всего-навсего забавное совпадение. Отец Кэрсим обращался к брату. – Хайду, мне бы погрузиться в подобное легкомыслие хоть на день…
– Непозволительная роскошь.
Король Сивару кивнул в ответ с явной грустью:
– Всего этого скоро недозволенно будет и ей.
«Речь о Кэрсим, догадаться несложно», – Элку вновь показалось, что когда он посмотрел на Её Высочество, та улыбнулась.
Плохо, если это игра воображения. Хотя, куда хуже, если всё взаправду.
Глаза принцессы Кэрсим Да’ка Салан как два изумруда. Необразованные простаки зовут женщин с такой внешностью ведьмами.
«Женщин…» – Элку не сомневался, что обладающая красивой упругой грудью и налитыми краской губами принцесса уже не ребёнок. От того и её заигрывания, и взгляды виделись опасностью, против которой рыцарская доблесть может оказаться бессильной.
Нет, обет целомудрия, данный Элку, вкупе с натренированной волей не дадут ему сорваться, но вот принцесса – ветрена и… легкомысленна. Рыцарь За’тель Марафис снова вернулся к этому слову.
Король продолжал говорить о юности и беспечности, но уже не прикрывал внутренней тревоги:
– Я рад, брат мой, что наши дочери ладят. Совместные забавы отвлекают мою кровинку от её недуга. И, тем не менее, простой дружбы мало. Болезнь не шутка. Дочери нужна помощь. Поэтому я отдал жрице в распоряжение старые катакомбы под Аллеей Восьми Ворот5.
– Эта жрица, – принц Хайду поперхнулся, Элку это показалось дурным знаком. – Я беспокоюсь. Заспиан исповедует монотеизм.
– Я не хочу подвергать сомнению веру, но только эта женщина смогла хоть как-то повлиять на приступы Кэрсим.
Обворожительная беззаботная принцесса больна. Это так. Она играет со своими кузинами прямо сейчас, бросает двусмысленные взгляды на рыцаря отца, хохочет и радуется перламутровым лучам благодатного солнца, но всё может перемениться в любой момент. Припадок. Руки потянутся к горлу, глаза закатятся, пена начнёт валить изо рта. Всё тело принцессы выгнется, она застонет, захрипит, что-то проговорит. Хотя, речь ли та какофония звуков, что отдаётся потусторонним эхом, проникая в уши окружающих? Мороз по коже и кровь в глаза от жутких припадков. Кэрсим становится агрессивной и неимоверно сильной, её слуги, пытающиеся сдерживать несчастную в приступе, уже получали серьёзные травмы. Случалось, что Кэрсим ломала служанкам пальцы, а одной и предплечье.
Уже пару недель приступов не было вовсе, с тех самых пор, как упомянутая жрица переселилась ближе ко дворцу, в древние тоннели под Аллеей Восьми Ворот.
– Что она делает там? – принц Хайду говорил мягко, но Элку всё равно слышалось беспокойство.
– Что за переживания, брат мой? – похоже, королю Сивару тоже так показалось.
– Эта жуткая, иначе не сказать, женщина притащилась во дворец и завоевала твоё доверие чересчур быстро. Она лечит твою дочь, она проводит время с тобой наедине.
– Оставь ревность моей жене. Мы обсуждаем здоровье Кэрсим, а также то, чем я могу отплатить за службу единственной, кто способен помочь с недугом принцессы. Жрица не сама притащилась, а откликнулась на мой зов, который я дал в надежде, что хоть кто-то из врачевателей порадует меня своими знаниями. Придворные лекари способны мастерить припарки и зашивать раны, но против болезней души они бессильны.
– Душа принадлежит богу.
– Да, но с милости господней она подвержена болезням и исцелению наравне с плотью. Чтобы лечить тело требуются знания и навыки, вот и для духовного исцеления одних молитв бывает недостаточно. К тому же, зачем тратить время на безрезультатные попытки, когда рядом есть тот, кто способен на настоящую помощь.
– В том то и дело, мой брат, мой король. Не слишком ли близко ты подпускаешь ту, что…
– Ты не знаешь ничего, Хайду. Помолчи об этом. Если тебе так интересно, что будет жрица делать в катакомбах под аллеей, спроси её сам, или спустись в мрачный лабиринт, – король усмехнулся.
Принц Хайду замолчал. Жрица, эта женщина, чьё имя ни разу не было произнесено, внушала зловещее предостережение каждому, кроме короля.
Принцесса болела давно, когда Элку прибыл во дворец, уже была больна. Жрица появилась позже. А припадки Кэрсим проявлялись теперь реже.
Рыцарю За’тель Марафису почудилось, словно солнечный свет померк. Мрак сгустился средь бела дня над травой меж древ. Элку повернул голову в сторону, к теням под черёмухой. Среди чёрных стволов, уподобясь им, стояла стройная высокая фигура. Поверх однотонных смольных одежд и вуалей серебрились бисерные плетёные цепи. Они обрамляли прорезь для глаз, линию подбородка, струились с темени во все стороны как стеклянные волосы.
Казалось, что жрица парит в воздухе, лёгким ветерком колеблются её юбки, чёрной гладкой сталью волнуются одежды, она скользит над травой. Пальцы, спрятанные в парчовых перчатках, перебирают в воздухе, напоминая движения арфиста. Жрица, рыская перстами по струнам невидимого инструмента, медленно приблизилась к королевскому навесу. Девушки, резвящиеся у фонтана, не обратили на её появление внимания. Но Элку почувствовал, как напряглись его братья-рыцари, Шавку, Сумфашаил, Арейбас, они ненароком скрипнули зубами, увидев таинственную даму. Принц Хайду поёжился в своём кресле, даже Бусинка нервно мотнул головой. Король сидел спокойно, его умиротворение лишь укрепилось.
Жрица склонила голову, когда подняла, Элку поймал её взгляд. Бледно-красные глаза молнией проплясали во всем присутствующим мужчинам, с бледной искрой, розовой, сливающейся с пурпурным светом, но всё ж различимой. Электричество повисло в воздухе на секунду, потом жрица произнесла ожидаемое:
– Ваше Величество, – и в голосе разлился дурманящий яд. – Ваше Высочество, рыцари.
– Талоя Мара Лотт, – из уст короля впервые за утро прозвучало это имя, упорно избегаемое в разговоре с принцем Хайду.
– Жрица Вамматары, – что бы ни думал об этой женщине брат короля, приветствовал он её вежливо. – Мы с Его Величеством говорили о Вас.
– Это честь, – Талоя Мара Лотт протянула «с», мурашки пробежали по спине Элку, будто внезапная опасность подкралась, и в траве проползла шипящая кобра.
– Расположились в катакомбах под Аллеей Восьми Ворот? Вас не прельщают свет и тепло, как я погляжу.
«Похоже, вежливости принца Хайду надолго не хватило».
– Король позволил мне оборудовать развалины времён язычников под храм.
– Я слышал, Вамматара – одна из северных богов. В Кугруге ей поклонялись и в Скайсдоре. Разве это не языческий культ?
– Постулаты моей богини сложнее, чем кажутся, и нет, она не выдуманный староверами дух. На севере слышали о богине, не спорю. И даже написали богохульные трактаты с упоминанием её славного имени, но значение Вамматары абсолютно. Сложность для понимания чинит препятствия в вере, но нет ничего прекраснее преодоления. Моя богиня знает, что это такое и готова преподать урок каждому. В своё время.
Хайду хотел ответить, но король осёк его, сказав:
– Мы в Заспиане консерваторы по многим вопросам. Но мы не противники того, кто нам служит.
Жрица поклонилась низко, так, что бисерные цепи захрустели и с бреньканьем свесились ниже краёв вуали.
– Вот только боги не служат никому, даже королям, – прошептал принц Хайду.
Может, это перевело бы полемику на новый уровень, но дальше случилось то, что положило конец дискуссии.
Девичий крик, такой протяжный и внезапный, разрушил атмосферу утреннего спора. Все обратили свои взоры к фонтану. Кузины принцессы вопили, пятясь от самой Кэрсим. А она, упав на траву, дёргалась в конвульсиях.
Король вскочил со своего кресла, рыцари следовали за ним. Хотя, Элку, как и все остальные, понимал, что им нечем помочь своему монарху. Та, кто мог что-либо сделать, с грацией двигалась за спинами мужчин. Неторопливая жрица обогнала оцепеневших рыцарей, когда они замерли вокруг принцессы.
Кэрсим то впивалась когтями в собственные ладони, то разжимала их. Свежая кровь струилась по запястьям, её витки прятались в рукавах, как напуганные змеи. Принцесса приподнялась на локтях, выгнула спину, встала мостом. Шипящий свист, сопровождаемый скрежетом стиснутых зубов, складывался в нечто едва различимое. Слова… Цифры. Её Высочество упорно проговаривала какую-то математическую несуразицу, безутешно борясь сама с собой:
– Дин… з-з-з-з, пять, – слюна пузырилась в углах рта, запрокинутая голова принцессы, обращённая к столпившимся рыцарям, кузинам и королю, раскачивалась в такт проговариваемым цифрам, – пять тщач… сто двадцшесть… Помни! Дин… один…
Глаза Кэрсим пугающе выпучились, дальнейшие цифры, если это были они, разобрать Элку не удалось, но после невнятной тирады принцесса вновь выкрикнула: «Помни!»
Жрица Вамматары коснулась Её Высочества, кажется, это принесло неожиданное облегчение бедняжке. Талоя Мара Лотт придержала туловище принцессы, и та плавно опустилась на траву. Жрица склонилась к лицу Её Высочества так, что вуали и бисерные цепи легли на её волосы и скрыли ото всех её лик.
Талоя читала неразборчивый заговор, то и дело, протягивая шипящие. Элку посмотрел на лицо короля Сивару. Монарх отчаянно закусил палец. Кэрсим бывала в подобном состоянии много раз, но её отец всегда реагировал с крайним беспокойством. Принц Хайду только сейчас осмелился подойти к брату, даже его дочери, кузины Кэрсим, держались всё это время ближе. Принц коснулся плеча короля, но тот и глазом не повёл, вопрошающе глядя на жрицу.
Талоя Мара Лотт наконец подняла голову. Из-под её вуалей показалось бледное лицо Кэрсим:
– Принцесса спит, она под действием моего заговора, но этого мало. Нужно дать ей лекарство.
Король молчаливо кивал.
– Ваше Величество, Вы ведь помните, что и этого будет недостаточно, чтобы побороть… – Талоя сделала паузу в своей шипящей речи, – «недуг».
– Принесите лекарство, не медлите!
Жрица поднялась на ноги. Медленно, в этом движении читалось какое-то безобразное бессилие:
– Я ослабла. Заговоры стоят дорого.
– Ни слова больше.
Слова короля полнились пониманием. И это понимание лишь одному ему известной тайны диссонировало со здравым смыслом остальных. Рыцари, кузины принцессы, принц Хайду, даже Бусинка, жмущийся в сторонке, смотрели на своего короля с недоумением.
Возможно, не зря брат Сивару Да’ка Салана переживал по поводу этой мистической женщины, жрицы неведомой богини Вамматары, Талои Мары Лотт, чьё имя произносилось с неохотой и некой осторожностью. Его Величество снова слушал эту владычицу заговоров и тайных искусств.
– Все мои снадобья уже перенесены в храм, – взгляд бледно-красных очей Талои обратился на Элку.
Внутри молодого рыцаря закопошилось предчувствие недоброго будущего.
– Арейбас, отнеси принцессу в её покои. Шавку, ты остаёшься на страже принца Хайду. Сумфашаил, помоги жрице вернуться в её новый храм, устроенный под Аллеей Восьми Ворот, – распорядился король.
– Он, – оборвала Сивару Да’ка Салана Талоя, едва ли не на полуслове. Жрица не сводила глаз с Элку. – Он пусть проводит.
– Хорошо, – без раздумий кивнул король, точно забыл о своём положении, лучезарности и неземном величии, в кои веровал каждый заспианец.
«Настолько крепка хватка жрицы Вамматары? – Элку сглотнул слюну. – Как бы там ни было, Его Величество говорит, и я повинуюсь».
Мысль предварила распоряжение.
Чашечник Бусинка, рыцари, кузины принцессы, сама Кэрсим, принц Хайду, король, все покинули сад с неимоверной скоростью. Время, описав непонятную неуловимую петлю, сыграло шутку и оставило Элку наедине с Талоей Марой Лотт чересчур быстро.
Руки жрицы в парчовых перчатках тянулись к плечам рыцаря:
– Повернис-сь, – зловеще прошипела она. И в бледно-красных глазах промелькнул намёк на улыбку.
Через минуту Талоя уже сидела на закорках у Элку, а её руки вились вокруг шеи, мягко, но настойчиво, гладя. В голову вселилось чувство лёгкой эйфории. Жрица казалась столь лёгкой, и ноги сами шли к Аллее Восьми Ворот, покинув сад, минуя коридоры и залы дворца, холл, дворцовые ворота, мостовую, площадь и восточный парк. Точно как Талоя двигалась по саду, порхая, с ней на спине парил над землёй Элку.
Встречные жители Валенмура, задумчивые обычно, обращали внимание на рыцаря и жрицу, широко расступаясь и сторонясь. И так до самой аллеи.
Поросший вьюнком бело-жёлтый камень возвышался колоннами и полуразрушенными арками. Обвалившиеся с веками восемь ворот возвышались над низкими кустами увядающих роз. Вход в древние подземелья укрепили массивными деревянными подпорками. Внутри колыхались робкие языки бледных факелов, едва освещающих спуск.
Встав на порог нового храма со жрицей на спине, Элку остановился впервые за время пути. Он ощущал себя на границе света и тьмы, тепла и холода, добра и… неведомого. Шаг, и сырой заплесневелый запах ударил в нос. По мере спуска он менялся, примешивалось что-то сладостное и одновременно ядовитое. Новые ноты запахов сплетались и раскрывали всё сильнее тлетворность каждого, незаметно обращаясь в самый настоящий смрад.
Глаза адаптировались к тусклому освещению. В коридорах внизу факелы сменились толстыми свечами, медленно тающими в нишах по бокам от проходов. Сквозило. Инстинктивно Элку стал дышать медленно и неглубоко, пытаясь спасаться от зловония, нарастающего тошнотворностью. Талоя же, притихшая до этого, задышала глубоко, гулко, а грудь её ощутимо вздымалась, Элку чувствовал. И в тиши подземелья казалось, что слышны их сердцебиения, и как скрипят рёбра жрицы. Точно и не кости вовсе, а заржавелые дверные петли.